- Держи! - закричал Вавич и не узнал дикого голоса. Двое городовых сорвались вслед. И тут же пробежало в заминке еще и еще, и Виктор схватил, сам схватил за плечо одного.
- Брось! - сказал в лицо Виктору этот человек. Виктор цепко держал его за рукав тужурки.
- Брось, говорю! - полушепотом сказал рабочий и глянул Виктору в глаза - ненавистно, приказательно. На минуту ослабла у Виктора рука, и рабочий вывернул плечо, и пошел, пошел, не побежал.
- Этого, этого! - крикнул Виктор. Рабочий ускорил шаг. - Стой, сволочь! - Виктор бежал, сжав зубы. Двое городовых бросились следом.
- Держи!
Рабочий стал, обернулся.
- Чего надо? - крикнул зло.
Городовые кинулись. Рванули, с треском рвалась тужурка, - рабочий вырывался, хотел вывернуться из одежи. Виктор вцепился в блузу и тряс, тряс рабочего, - у Виктора скривились губы, и слезы выступили на глазах, и он все тряс, тряс человека.
- Иди! Иди, сволочь, когда говорят! Когда говорят! - повторял Виктор.
- Да я... по своему делу... здесь живу... - говорил рабочий. Обалдел, что ли?
- Когда говорят!.. когда говорят!.. - твердил, задыхаясь, Виктор и тряс, что есть силы, закрутив блузу на кулак.
- В часть его прямо? - подбежал старший.
- В часть!.. когда говорят! - сказал, захлебнулся, Виктор.
Двое городовых за руки повели человека. Виктору хотелось догнать и ударить его с размаху - ярость осталась в руке. Он побежал вдогонку, чтоб что-нибудь, чтоб хоть распорядиться. Крикнуть зло. И вдруг от домов отбежала женщина. Босая, выбежала на снег. Она вприпрыжку спешила по мосткам за арестованным.
И Виктор услышал, как запавшим голосом приговаривала женщина:
- Ой, Филя, родненький! Ой, родненький же мой!
Виктор видел, как рабочий резко мотнул ей головой, и она стала на снегу.
Виктор поровнялся. Женщина не видала его, смотрела вслед городовым.
Виктор стоял секунду.
- Если не виновен, то ничего не будет, - сорвавшимся голосом сказал Виктор. - А что ж босиком...
Женщина глянула на него глазами во всю ширь - пустыми, сквозными. Вдруг заревела и опрометью бросилась прочь.
Виктор шел назад, колени слегка подрагивали. Издали увидал черные деревянные усы помощника.
- У вас уж полон двор! - говорил он на всю улицу. - Выводи! скомандовал он городовым, они все на него смотрели. - По одному! Считай! Закурим, - вполголоса обратился он к Виктору.
Виктор совался по карманам, хватал и выпускал портсигар - не узнавала рука.
- Пожалуйте, "Молочные", - помощник твердой рукой протянул большой портсигар.
Папироса тряслась в губах у Вавича, а помощник спокойной рукой старался прижечь ее горячим концом своей папиросы.
Стоптанные люди чернели на снегу площади, и большая железная тачка, с глубоким серым кузовом, осталась посреди пустоты перед заводом. Невдалеке валялся втоптанный в снег красный флаг.
Помощник пристава спешно шел с двумя городовыми.
Он поднял флаг, стряхнул и секунду глядел, держа перед собой. Хмуро глядели городовые.
- Убери, как есть! - и помощник сунул флаг городовому.
- Человек там, ваше высокородие, -другой городовой шел от тачки.
- Спрятался? - и помощник, насупясь, решительно зашагал к тачке.
Он заглянул через борт и увидал серое, пухлое лицо. Игнатыч бессмысленно моргал правым глазом и мычал.
- Ты... кто же? - спросил помощник. От завода через площадь бежали люди, в пиджаках, в барашковых шапках пирожком, и махали издали руками.
- Конторские, - сказал городовой, - ихний, значит, - и отвел глаза от Игнатыча.
Казаки в узком проулке гнали, оцепив, кучу людей. Лошади топали по мосткам, оступались, теснились у самых заборов, отжимали в ворота баб. А бабы голосили, в кривых платочках, раздетые, на морозе, и тянули дети писком. Казаки не глядели, напряженно улыбались и колотили нагайками мелких лошадок, и кричали: "пошел! пошел!" - и люди сбивались и почти бежали.
И вдруг крик, и оглянулась вся улица, повернули на миг головы казаки. Бабий истошный крик последними охами рвал воздух, шатал стены.
- Федьку! Ой! Мальчика моего! Зачем?.. Господи?.. Ироды! Феденьку.
Двое несли за четыре угла на пальто мальчишку. Белое лицо свернулось вбок, и неловко, по-мертвому, завернулась под голову рука в толстом рваном рукаве. Казаки поддали шагу и бегом погнали людей. Хорунжий зло свел брови и поскакал по мосткам вперед.
Шарфик
- ПРЯМО не знаю, как вы один пойдете. Ей-богу, вас еще шатает. Наденька делала строгие глаза, губами улыбалась, помогала Дуняше напяливать на Башкина пальто. Башкин блаженно щурился и шатался больше, чем шатало. Он никак не мог запахнуться, - заковыривал в петлю пуговку, и она выскакивала, и Башкин слабо хихикал и бросал расхлябанно руку.
- Шарф, шарф! - закричала вдруг Наденька. - Дуняша, мой вязаный.
И Наденька на цыпочках тянулась и обворачивала шею Башкина теплым шарфом. У Башкина губы млели пьяной улыбкой, и он поворачивал шею, - по ней заботливо бегали Наденькины ручки, заправляли шарф.
- Смотрите, не больше пяти минут - здесь, мимо дома, - Наденька погрозила пальчиком, - а то Дуняшу пошлю. Башкин совсем сощурил глаза от улыбки.
- И с лестницы осторожней, - крикнула Наденька в дверях.
Башкин совсем расслабил ноги и шлепал ими вразброд по ступенькам. Дверь захлопнулась. Башкин шлепнул еще раза два ногами и, перегнувшись через перила, лег животом и поехал вниз.
"Что ж? А мне трудно идти, - весело думал Башкин, - пусть даже увидят. Что такое, скажите!"
И он забарабанил губами, как дети. На улице было тепло, только снег не решался таять, и весенним, мутным, задумчивым стоял в улице воздух. Вдруг, среди зимы, замечталась погода. И воздух обнял Башкина, и Башкин сосредоточенно, осторожно зашагал по панели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96