— Видали, захотел славы! Чарли Чаплин! Мерилин Монро! Джина Лолобриджида! — сказал Солнышкин.
— Навуходоносор! Тиграт-Паласар! — возмутился Перчиков.
— Компот из камбалы! — крикнул Борщик, оскорбленный издёвкой над бедным Супчиком.
Теперь сразу стало понятно бормотание Морячка про выдающуюся зимовку, замечательное кино и про межконтинентальный матч. И Морячок, сияя оттого, что его наконец поняли, покатил в радиорубку.
— Для славы, — захлюпал Васька. — Нужен ему мой аппендицит! А у меня никогда, никогда… — И вдруг, схватившись за бок, застонал и замотал головой.
— Доктора! — крикнул Солнышкин. Мгновенно явившийся Челкашкин пощупал Васькин живот, осмотрел язык и сказал:
— Срочную…
— Операцию? — дрожа, спросил Васька.
— Клизму, — сказал Челкашкин. Петькин и Федькин положили Ваську на носилки, и, выплывая из каюты, он простонал:
— Доктор, а пирожок можно?
— Сначала клизму, потом пирожок! — отчеканил Челкашкин.
— Вот до чего довёл человека! — возмутился Бурун. — Славы захотел! Возил бы как следует кефир — вот тебе и спасибо, и слава!
— Да! — сказал Перчиков. — Зимовщик! И кино, и матч! Не поверишь!
Но тут вернувшийся в каюту Морячок протянул радисту перехваченную только что радиограмму: «АНТАРКТИДА. ЛЮБАЯ ПОЛЯРНАЯ СТАНЦИЯ. НАЧАЛЬНИКУ. ЭКИПАЖ ЗИМУЮЩЕГО ПАРОХОДА „СВЕТЛЯЧОК“ ВЫЗЫВАЕТ ВАС НА МЕЖКОНТИНЕНТАЛЬНЫЙ ШАХМАТНЫЙ РАДИОМАТЧ. С ПРИВЕТОМ КАПИТАН ПАРОХОДА…»
Сногсшибательная радиограмма пошла по рукам. Перчиков засмеялся:
— Ну гроссмейстер, вот гроссмейстер! Межконтинентальный матч!
— Ну ладно! — сказал Солнышкин. — Я ему сниму кино!
— А мы с Морячком, — подмигнул Перчиков, — покажем матч!
— В два хода! — весело крикнул Морячок.
— Ну, в два — это слишком самоуверенно. Тому, кто сделает игру в два хода, дарю свои шахматы, — сказал Перчиков.
Однако Морячок повторил: «В два хода» — и направился к доске, где стояли готовые к бою киты, морские коньки и пингвинчики.
Перчиков бросился в радиорубку.
ВОТ ЭТО КОТ! ВОТ ЭТО СЪЁМКА!
Нужно сказать, что, прохаживаясь по палубе, Плавали-Знаем то и дело посматривал, не сверкнёт ли где на корме «Даёшь!» стёклышко кинокамеры, и, готовясь к съёмке, он то выкатывал грудь, то, поставив ногу на кнехт, вглядывался в горизонт и воображал, как всё это будет выглядеть на широком экране.
Едва Солнышкин выбежал с кинокамерой на палубу, капитан принял красивую позу и стал картинно всматриваться в даль. Не хватало только подзорной трубы.
Солнышкин ликовал. Ветер раздувал на его голове золотой костерок, и в глазах у него тоже вспыхивали колкие искорки. Он прекрасно видел, как Плавали-Знаем так и нырял в объектив, но нарочно водил камерой по самым дальним предметам — по облакам, по воронам на маяке, по фонарным столбам на Камбале.
«Дразнит! — зло подумал Плавали-Знаем. — А всё равно будет снимать, никуда не денется!»
И когда появившийся рядом с Солнышкиным Челкашкин крикнул: «Что ты делаешь! Кто так снимает! Найди точку и снимай!» — Плавали-Знаем улыбнулся: «Вот сейчас будет другое дело!»
Но Солнышкин развёл руками:
— Нет точки!
«Как это нет?» — едва не крикнул Плавали-Знаем, покачиваясь от волнения.
И вдруг Солнышкин радостно закричал:
— Есть! Есть!
— Что?
— Точка! — крикнул Солнышкин и, вскинув камеру, быстро навёл её на мачту.
Плавали-Знаем весь напрягся, глаза его покатились вверх за камерой и едва не взлетели от негодования: на перекладине, выгибая спину, прохаживался чёрный кот.
— Брысь! — с натугой прошипел Плавали-Знаем, стараясь сделать это потише. Но кот, посмотрев на капитана, спрыгнул на палубу и прошёлся перед ним походкой морского волка.
— Пшёл! — процедил капитан уже громче. Кот презрительно посмотрел на него сверху вниз, будто капитаном был он, поставил по-капитански лапу на кнехт и, выпятив грудь, стал смотреть на горизонт. Совсем как Плавали-Знаем.
— Вот это кот! — крикнул Солнышкин. Он тысячу лет не видел котов, а это был всем котам кот!
Камера глядела на кота, она стрекотала так, что Плавали-Знаем, не выдержав, вдруг крикнул:
«Брысь!» — и, сорвав с головы шапку, запустил ею в соперника.
Кот усмехнулся и направился к мачте. Плавали-Знаем бросился за ним, но кот в два прыжка оказался наверху, сшиб хвостом сосульку, и Плавали-Знаем, закрываясь рукой, прохрипел:
— Ну, старая шапка! Ладно!
— Вот это съёмка, это съёмка! — шептал Солнышкин, то и дело нажимая на спуск, но тут появился Перчиков, шепнул:
— Дело сделано! Смотри!
На «Светлячке» из радиорубки выбежал радист Упорный и, покраснев от волнения, протянул разъярённому капитану только что переданную Перчиковым радиограмму. Капитан заглянул в неё, протёр глаза и, не веря самому себе, прочитал: «КАПИТАНУ ПАРОХОДА „СВЕТЛЯЧОК“. ВЫЗОВ ОТВАЖНОГО ЗИМОВЩИКА ПРИНИМАЕМ ВСЕЙ СТАНЦИЕЙ. ФИГУРЫ К БОЮ. ПЕРВЫЙ ХОД СООБЩИМ. АНТАРКТИЧЕСКИМ ПРИВЕТОМ НАЧАЛЬНИК…»
Подпись была неразборчива, но факт оставался фактом! Радиограмма была! Необходимо было действовать! Взмахнув бланком, Плавали-Знаем обежал палубу и, посмотрев на стоявших как ни в чём не бывало Солнышкина и Перчикова, усмехнулся: «Ну, что?»
САМОЕ УДИВИТЕЛЬНОЕ ЭХО
Неожиданное сообщение будоражило капитана, как динамит в кармане. Оно могло разорвать на части! Плавали-Знаем не терпелось поделиться с экипажем победной новостью.
Он ввалился в кубрик и, помахав радиограммой, гулко припечатал её на стол перед Репортажиком, который быстро писал документальную повесть «В ледовом плену», прикидывая, в каких газетах или журналах сможет её напечатать. И вдруг услышал голос капитана.
— Вот, — прогудел Плавали-Знаем, — что вы теперь скажете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30