ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
«Не мог понять в тот миг кровавый, на что он руку поднимал».
А понимал ли Пушкин «в тот миг кровавый», что он поднимал руку на человеческую жизнь, что он хотел убить человека, совершившего проступок такой же и даже меньший, чем проступки этого же рода, неоднократно совершавшиеся А С. Пушкиным? Такая позиция М. Ю. Лермонтова не могла не привести и неизбежно привела молодого поэта к смешным казусам. Так, например, гибель Пушкина на дуэли он сравнивает со смертью на дуэли одного из действующих лиц романа в стихах «Евгений Онегин» – Ленского, погибшего на дуэли с Онегиным.
«Как тот певец, неведомый, но милый, добыча ревности глухой, воспетый им с такою чудной силой, сраженный, как и он, безжалостной рукой». Но ведь всякому, кто дал себе труд хоть раз прочесть «Евгения Онегина», понятно, что Пушкин писал о Ленском с иронией. А это, несомненно, доказывает, что Михаил Юрьевич Лермонтов никогда не читал романа в стихах «Евгений Онегин», а знал о нем лишь понаслышке и поэтому сложил об этом произведении такое превратное мнение.
Впрочем, в этом отношении М. Ю. Лермонтов, повидимому, не был исключением. Есть все основания полагать, что и другой современник Пушкина, композитор Чайковский, автор известной оперы «Евгений Онегин», точно так не читал этого произведения поэта. Иначе он не стал бы сочинять трагической предсмертной арии «Куда, куда вы удалились?» на стихи, которые Пушкин написал как пародию для того, чтобы показать, как незначителен был талант Ленского, как наивен и глуп был этот его герой. Стихи Ленского Пушкин заканчивает вполне откровенным комментарием: «Так он писал, темно и вяло». И то, что с точки зрения Пушкина было лишь смешно и бездарно, стало центральным местом, кульминационным пунктом оперы.
Однако, как об этом свидетельствуют мои собственные исследования и работы моих учеников, искусство, как правило, оказывает на людей вовсе не рациональное, а эмоциональное воздействие. И, как всякое воздействие, лишенное разума, оно приносит отрицательные результаты.
Сам Александр Пушкин однажды в минуты крайнего раздражения писал о царе:
Самовластительный злодей,
Тебя, твой трон я ненавижу.
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостью предвижу.
Некоторые литературоведы, как это часто бывало в так называемых гуманитарных науках, пытались все поставить с ног на голову, они писали о пророческом даре поэта, который предвидел, что русского царя Николая Александровича в 1918 году расстреляют вместе с детьми.
Но, как с высшей степенью достоверности показывают наши исследования, именно эти стихи, распространявшиеся сначала так называемым «самиздатом», зародили и развили в человеческих умах мысль о том, что свергнутого царя и его семью следует безжалостно уничтожить, как писали в пушкинские времена, «без суда и следствия».
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь.
Не смыли. Пушкин погиб на дуэли, где у него с Дантесом были равные шансы. Царя Николая II расстреляли безоружным.
Но на дуэли погиб и Лермонтов. Как Пушкин. Он очень хотел быть похожим на Пушкина. Пушкин назвал любимого своего героя «Онегин», а Лермонтов – «Печорин». По соседней реке. Лермонтов написал продолжение пушкинского «Пророка». Тем же размером. У Пушкина «Пророк» кончается словами:
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
У Лермонтова «Пророк» начинается:
С тех пор, как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка…
Может быть, этого наблюдения литературоведы предыдущих эпох не могли сделать лишь потому, что, в отличие от меня и моих помощников, были лишены возможности использовать совершенные компьютеры для своих разработок. Однако наши исследования, основанные на точных расчетах компьютеров, показывают полную зависимость одного стихотворения от другого. Наши исследования показывают, что Лермонтов обладал таким же острым чувством времени, как Дантес. И эта мысль представляется мне настолько важной, что я позволю себе ее повторить: Лермонтов обладал таким же острым чувством времени, как Дантес. Но времени не сиюминутного, а, если можно воспользоваться таким определением, эпохального. Так же, как Печорин по отношению к Онегину человек следующей эпохи, лермонтовский «Пророк» – это и есть «Герой нашего времени». Здесь слово «нашего» употребляется в смысле «лермонтовского».
В отличие от литературы, всегда относившейся к сфере искусства, литературоведение с самого начала возникновения этой области человеческого знания относили к области науки. Но чем, собственно, отличается искусство от науки? Этому вопросу была посвящена диссертация моего ученика Андрея Фукса, в которой справедливо указывалось, что в науке одинаковые причины неизбежно приводят к одинаковым следствиям, а в искусстве этого никогда не бывает. Но если исходить из этого положения, известного теперь во всем мире, как «Фуксова дефиниция», то литературоведение никак не принадлежало к науке до тех пор, пока я и мой ученики не компьютеризировали эту область человеческой деятельности, не снабдили ее надежным математическим аппаратом. Недаром же еще Карл Маркс отмечал, что в каждой отрасли знания ровно столько науки, сколько в ней математики.
Результаты наших исследований в отношении Пушкина, Дантеса и Лермонтова со всеми алгоритмами я опубликовал в академическом издании – в «Вестнике Академии наук». И сразу же после публикации на другой день с утра мне позвонила какая-то юная особа. Голосом нежным и звучным она долго выясняла, действительно ли я являюсь автором статьи, помещенной в «Вестнике», а убедившись в этом, сказала, что со мной хочет поговорить академик Аксенов.
1 2 3
А понимал ли Пушкин «в тот миг кровавый», что он поднимал руку на человеческую жизнь, что он хотел убить человека, совершившего проступок такой же и даже меньший, чем проступки этого же рода, неоднократно совершавшиеся А С. Пушкиным? Такая позиция М. Ю. Лермонтова не могла не привести и неизбежно привела молодого поэта к смешным казусам. Так, например, гибель Пушкина на дуэли он сравнивает со смертью на дуэли одного из действующих лиц романа в стихах «Евгений Онегин» – Ленского, погибшего на дуэли с Онегиным.
«Как тот певец, неведомый, но милый, добыча ревности глухой, воспетый им с такою чудной силой, сраженный, как и он, безжалостной рукой». Но ведь всякому, кто дал себе труд хоть раз прочесть «Евгения Онегина», понятно, что Пушкин писал о Ленском с иронией. А это, несомненно, доказывает, что Михаил Юрьевич Лермонтов никогда не читал романа в стихах «Евгений Онегин», а знал о нем лишь понаслышке и поэтому сложил об этом произведении такое превратное мнение.
Впрочем, в этом отношении М. Ю. Лермонтов, повидимому, не был исключением. Есть все основания полагать, что и другой современник Пушкина, композитор Чайковский, автор известной оперы «Евгений Онегин», точно так не читал этого произведения поэта. Иначе он не стал бы сочинять трагической предсмертной арии «Куда, куда вы удалились?» на стихи, которые Пушкин написал как пародию для того, чтобы показать, как незначителен был талант Ленского, как наивен и глуп был этот его герой. Стихи Ленского Пушкин заканчивает вполне откровенным комментарием: «Так он писал, темно и вяло». И то, что с точки зрения Пушкина было лишь смешно и бездарно, стало центральным местом, кульминационным пунктом оперы.
Однако, как об этом свидетельствуют мои собственные исследования и работы моих учеников, искусство, как правило, оказывает на людей вовсе не рациональное, а эмоциональное воздействие. И, как всякое воздействие, лишенное разума, оно приносит отрицательные результаты.
Сам Александр Пушкин однажды в минуты крайнего раздражения писал о царе:
Самовластительный злодей,
Тебя, твой трон я ненавижу.
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостью предвижу.
Некоторые литературоведы, как это часто бывало в так называемых гуманитарных науках, пытались все поставить с ног на голову, они писали о пророческом даре поэта, который предвидел, что русского царя Николая Александровича в 1918 году расстреляют вместе с детьми.
Но, как с высшей степенью достоверности показывают наши исследования, именно эти стихи, распространявшиеся сначала так называемым «самиздатом», зародили и развили в человеческих умах мысль о том, что свергнутого царя и его семью следует безжалостно уничтожить, как писали в пушкинские времена, «без суда и следствия».
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь.
Не смыли. Пушкин погиб на дуэли, где у него с Дантесом были равные шансы. Царя Николая II расстреляли безоружным.
Но на дуэли погиб и Лермонтов. Как Пушкин. Он очень хотел быть похожим на Пушкина. Пушкин назвал любимого своего героя «Онегин», а Лермонтов – «Печорин». По соседней реке. Лермонтов написал продолжение пушкинского «Пророка». Тем же размером. У Пушкина «Пророк» кончается словами:
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
У Лермонтова «Пророк» начинается:
С тех пор, как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка…
Может быть, этого наблюдения литературоведы предыдущих эпох не могли сделать лишь потому, что, в отличие от меня и моих помощников, были лишены возможности использовать совершенные компьютеры для своих разработок. Однако наши исследования, основанные на точных расчетах компьютеров, показывают полную зависимость одного стихотворения от другого. Наши исследования показывают, что Лермонтов обладал таким же острым чувством времени, как Дантес. И эта мысль представляется мне настолько важной, что я позволю себе ее повторить: Лермонтов обладал таким же острым чувством времени, как Дантес. Но времени не сиюминутного, а, если можно воспользоваться таким определением, эпохального. Так же, как Печорин по отношению к Онегину человек следующей эпохи, лермонтовский «Пророк» – это и есть «Герой нашего времени». Здесь слово «нашего» употребляется в смысле «лермонтовского».
В отличие от литературы, всегда относившейся к сфере искусства, литературоведение с самого начала возникновения этой области человеческого знания относили к области науки. Но чем, собственно, отличается искусство от науки? Этому вопросу была посвящена диссертация моего ученика Андрея Фукса, в которой справедливо указывалось, что в науке одинаковые причины неизбежно приводят к одинаковым следствиям, а в искусстве этого никогда не бывает. Но если исходить из этого положения, известного теперь во всем мире, как «Фуксова дефиниция», то литературоведение никак не принадлежало к науке до тех пор, пока я и мой ученики не компьютеризировали эту область человеческой деятельности, не снабдили ее надежным математическим аппаратом. Недаром же еще Карл Маркс отмечал, что в каждой отрасли знания ровно столько науки, сколько в ней математики.
Результаты наших исследований в отношении Пушкина, Дантеса и Лермонтова со всеми алгоритмами я опубликовал в академическом издании – в «Вестнике Академии наук». И сразу же после публикации на другой день с утра мне позвонила какая-то юная особа. Голосом нежным и звучным она долго выясняла, действительно ли я являюсь автором статьи, помещенной в «Вестнике», а убедившись в этом, сказала, что со мной хочет поговорить академик Аксенов.
1 2 3