Его стоны и завывания наполняли замерзший мир, пока в циклопической ярости он временами не возвышал голос до чудовищного рева. Но он проносился так высоко, что ни малейшее его дуновение не касалось поверхности земли, и этим объяснялось то чудо, что между небом и землей не было ни облачка. Для тех, кто слушал и наблюдал внизу, это была буря-призрак, и непонятное волнение и причудливые фантазии переполняли души очарованных наблюдателей.Возбуждение охватило и Быструю Молнию. Три ночи тому назад он привел свою стаю из ста пятидесяти голодных волков в ледяной загон к оленям Оле Джона. С тех пор эскимосы, уверовав в злых демонов, поразивших сердца этой могучей стаи, больше не тревожили их. И волки пировали. Они продолжали пировать непрерывно, день и ночь. Еще с неделю они не оставят свою добычу, пока не будет разгрызена последняя кость, и последняя унция костного мозга не будет извлечена оттуда. Из всей стаи один лишь Быстрая Молния, с каплей крови собаки, связывавшей его через двадцать поколений волков со Скагеном, его предком, позволил себе уйти прочь от мяса пятидесяти мертвых оленей. В эту ночь прежнее стремление к одиночеству охватило его. Жалобный стон призрачной бури, которую он не мог ощутить, яркое сияние ночных огней, трепетные сполохи электрических разрядов в небесах разжигали кровь в его жилах, словно крепкое вино. На время, когда подобные настроения овладевали им, он переставал быть волком. Тогда он становился носителем наследия прошлого, и дух Скагена возникал в нем, деля с волком власть над его телом. Странные перемены происходили в нем; это была тоска по чему-то давно утраченному, чего он никогда не знал, — зов предков-собак, дошедший до него сквозь таинственную завесу лет.Подобное наваждение охватило его и сейчас. Он выбежал из ледяного туника, где были зарезаны олени, и остановился в одиночестве среди замерзшей безжизненной равнины. Любой, увидев его. сказал бы, что это не волк, а пес, гигантский пес, огромный как по размерам, так и по физической силе. Он не был белым, как полярные волки, но унаследовал темно-серую шерсть своего предка, Скагена. И стоял он в позе собаки, прислушиваясь к завываниям ветра высоко над толовой. Именно ветер в большей степени, чем яркость звезд и луны или игра Северного Сияния, переполнял его чувства беспокойством и странным волнением. Ему хотелось мчаться под этим ветром, подобно собаке, ради наслаждения самим бегом, — и бежать одному! Инстинкт предводителя стаи исчез. На время он перестал быть волком. Но он не был и собакой. В его теле струилась алая кровь дикаря, рожденного волком. Призраки двадцатилетней давности взывали к нему, призраки, которые жили под надежными кровлями псарен, призраки, которые собирались у человеческих очагов, призраки, которые лаяли, а не выли, — и Быстрая Молния откликнулся на этот призыв, хоть и не понимая зачем и не рассуждая, почему на этот промежуток времени он стал изгоем в собственном мире.Он бежал строго по ветру. Это противоречило осторожной предусмотрительности волка, но нынче ночью что-то заставляло Быструю Молнию бежать без всяких предосторожностей, ибо он не охотился и не опасался каких-либо угроз. Взрослый волк не затевает игры. Он живет жизнью мрачной и угрюмой. Но сегодня, поддавшись капельке собачьей крови, струившейся в потоке крови двадцати поколений волков, Быстрая Молния ощутил желание поиграть. И это желание само по себе было для него загадкой, ибо, подобно взрослому, у которого не было детства, он попросту не знал, как надо играть. Душа собаки нашептывала ему что-то на чужом языке. Он пытался понять, он силился ответить, но единственным откликом на потребность в игре, возникшую в нем спустя много поколений, была возможность бежать наперегонки! И поскольку у него не было живого товарища, который, воодушевленный этой же потребностью, составил бы ему компанию, он бежал наперегонки с ветром! Он всегда состязался с ветром, когда тот выл и стенал где-то между ним и звездами, не касаясь земли в своем полете. Ветер был его игрушкой. Быстрая Молния мог, напрягая все силы, состязаться с ним в беге, но никак не мог победить. Ветер подгонял его, издевался, насмехался над ним, — и он смеялся вместе с ветром. Сегодня ночью ветер был для Быстрой Молнии почти живым существом. Время от времени он поднимался так высоко, что Быстрой Молнии казалось, будто он уже совсем покинул его; затем внезапно ветер устремлялся вниз, едва не касаясь его спины, — причудливое игривое создание, распалявшее в нем бешеное стремление еще более увеличить скорость. В такие моменты Быстрая Молния издавал звуки, которые не издавал ни волк, ни маламут, ни лайка. Это был почти лай, хриплые вздохи, игривый вызов голосам, звучащим в ветре.Миля за милей бежал он, поддерживая постоянную скорость. Язык его вывалился из пасти, дыхание участилось, и наконец он остановился в изнеможении. Он уселся на снег, вывесив язык чуть ли не на всю длину, пытаясь отдышаться. Сейчас он еще более, чем когда-либо, походил на собаку. Он смеялся! Однако, наряду с этой собачьей усмешкой и добродушно вываленным языком, было что-то извиняющееся и абсолютно не волчье в том, как у него виновато повисли уши. Ветер опять победил его, как это, впрочем, всегда случалось и прежде. Ветер настолько опередил его, что сюда от него больше не доносилось ни звука, и Быстрая Молния вопросительно посмотрел вверх, на звезды и на Северное Сияние, постоянно распахивающее и захлопывающее свой гигантский зонтик. В течение долгих минут в природе царили странная тишина и покой, к которым он прислушивался и присматривался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67