– Сходите к Уидобро, он, наверное, один и расстроен.
Через двадцать минут они вернулись, на их лицах было ликование. Уидобро сказал им: «Довольно о чемодане, это чепуха. Хуже другое: университеты Чикаго, Берлина, Копенгагена, Праги – все присвоили мне почетные звания, а вот маленький университет вашей маленькой страны – единственный, кто продолжает меня игнорировать. Даже никогда не пригласите прочитать лекцию о креасьонизме».
Решительно, моего соотечественника, большого поэта, ничто не могло изменить.
Наконец, мы приехали в Мадрид. Пока встречали и размещали прибывших писателей, я решил наведаться в свой дом, в котором почти год назад оставил все, как было. Оставил книги, вещи. Квартира находилась в здании, носившем название «дом цветов», у самого въезда в университетский городок. Именно до этого места дошли наступавшие войска Франко. И дом переходил несколько раз из рук в руки.
Мигель Эрнандес, в форме милисиано и с винтовкой, раздобыл тележку, чтобы вывезти книги и то, что мне захочется взять из вещей.
Мы поднялись на пятый этаж и не без волнения открыли двери квартиры. Пулеметной очередью были выбиты стекла и отбита штукатурка на стенах. Книги выброшены с полок. Невозможно было разобраться в этой груде мусора и обломков. II все-таки я неловко искал что-то. Интересно, что исчезли как раз вещи самые бесполезные, изысканные, должно быть, их унесли солдаты, бравшие дом, или его защищавшие. А вот кастрюли, швейная машинка, тарелки, хотя и были разбросаны в беспорядке, все же уцелели, в отличие от моего консульского фрака, масок из Полинезии и ножей с Востока, от которых не осталось и следа.
– Война причудлива, как сны, Мигель.
Где-то среди разбросанных бумаг Мигель нашел какие-то мои рукописи. Этот беспорядок и разруха словно захлопнули дверь за моей прошлой жизнью. Я сказал Мигелю:
– Ничего не хочу брать с собой.
– Ничего? Даже книги?
– Даже книги, – ответил я.
И мы ушли с пустой тележкой.
Маски и война
… Мой дом остался меж двумя зонами… С одной стороны наступали марокканцы и итальянцы… С другой – наступали, отступали, ненадолго задерживались защитники Мадрида… По стенам прошлась артиллерия… Стекла разлетелись вдребезги… На полу меж книг я нашел кусочки свинца… А маски ушли… Маски, которые я собрал в Таиланде, на Бали, на Суматре, на Малайском архипелаге, в Бандунге… Позолоченные, цвета пепла или томатов, с бровями посеребренными, синими, злобно сведенными, насупленными, эти маски были единственной памятью о том, первом Востоке, куда я приехал таким одиноким, и он встретил меня ароматом чая, навоза, опия, пота, приторным запахом жасмина, франжипани, гниющих на улицах фруктов… Эти маски – память о целомудренных танцах, о плясках перед храмом… Капли древесины, расцвеченные мифами, останки пышной мифологии, способной начертать в воздухе мечты, обычаи, злых духов и таинства, которые моя латиноамериканская натура была не в силах постигнуть…
И вот… Может, между выстрелами милисиано выглядывали из окон моего дома, надев на лица маски, и напугали марокканцев… Многие, разбитые в щепки и окровавленные, так и остались на месте… А другие, вырванные выстрелом, скатились с пятого этажа… И перед ними остановились наступавшие войска Франко… У них на глазах улюлюкала невежественная орда наемников… Тридцать масок азиатских богов поднялись из моего дома в последнюю пляску, в пляску смерти… Мгновение затишья… И вдруг все изменилось… Я присел, разглядывая обломки, пятна крови на циновке… И через новые окна, через выбоины от пуль… я взглянул дальше за черту университетского городка, туда, на равнины, на древние замки… И мне привиделось: Испания опустела… Мне почудилось: мои последние гости ушли навсегда… В масках и без масок… А с ними – выстрелы, и песни войны, и безумное веселье, и невероятная оборона – не на жизнь, а на смерть, – все это кончилось для меня… Наступила последняя тишина, тишина после фиесты… Последней фиесты… Так, с масками, которые ушли, с масками, которые пали, с солдатами, которых я не приглашал, уходила от меня Испания…

Я вышел искать павших
Тетрадь 6
Путь выбран
Хотя членский билет я получил гораздо позднее, в Чили, когда официально вступил в партию, думаю, что коммунистом стал – в своих собственных глазах – во время войны в Испании. Моей глубокой убежденности способствовало многое.
Мой товарищ, вечно споривший со мной, поэт-ницшеанец Леон Фелипе был обаятельным человеком. Более всего привлекала в нем анархическая недисциплинированность и насмешливая мятежность. В разгар гражданской войны он довольно легко дал увлечь себя броской пропаганде ФАИ (Федерация анархистов Иберии). Фелипе часто бывал в отрядах анархистов, излагал им свои мысли и читал иконоборческие стихи. В этих стихах нашла отражение его идеология – смутно анархическая, антиклерикальная, насыщенная призывами и проклятьями. Слова Фелипе пленяли анархистов, которые день ото дня объединялись во все более живописные группы, в то время как население уходило на фронт, с каждым днем приближавшийся к Мадриду. Анархисты разрисовывали трамваи и автобусы наполовину в красный, наполовину в желтый цвет. Патлатые и бородатые, в ожерельях и браслетах из пуль, точь-в-точь ряженые на этом карнавале-агонии, предсмертной агонии Испании. На некоторых из них я видел и башмаки-эмблемы – полукрасные-получерные, вот, наверное, хлопот с ними было сапожникам. И не думаю, что это ограничивалось безобидным шутовством. У каждого имелся нож. огромных размеров пистолеты, винтовки и карабины. Обычно анархисты устраивались группами у входа в какой-нибудь дом, курили, сплевывали, выставляли напоказ оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133