Насмехающийся над сьенцами Капоккьо обладал способностью изображать любого человека — «искусник в обезьянстве был немалый». Летом 1293 года Капоккьо заживо сожгли в Сьене за занятия алхимией.
Взор Данте обращается к раздутому водянкой грешнику с огромным животом, который походил бы на лютню, если б не ноги. Это известный алхимик, родом из Англии, маэстро Адамо. Сведения о нем имеются в болонских документах семидесятых годов XIII века. Он поступил на службу к графам Ромена в Казентине в те времена, когда эта феодальная семья была во вражде с Флоренцией, и занялся подделкой золотых монет флорентийского образца с изображением Иоанна Крестителя, подбавляя в сплав меди. Пойманный с поличным во Флоренции, был предан костру, вероятно, в 1281 году — флорентийские купцы и банкиры считали подделку монет одним из самых тяжелых преступлений. Шестнадцатилетний Данте мог присутствовать при сожжении англичанина, бывшего лишь орудием в руках могущественных феодалов. Маэстро Адамо наказан в Аду как античный Тантал. Он жаждет хотя бы капли влаги и вспоминает казентинские ручьи, сбегающие с зеленых гор в Арно. Гротеск и лирическое излияние соединены в этом образе, и комическом и печальном.
Адамо полон ненависти к своим бывшим хозяевам, которые толкнули его на путь фальшивомонетчика. Маэстро с радостью сообщает, что кто-то из них, Гвидо или Алессандро, уже прибыл, по слухам, в восьмой круг. Чтобы увидеть их собственными глазами в Аду, Адамо, изнемогающий от жажды, готов отдать всю воду прекрасного источника Бранда в Сьене. Третьим братцем, о котором говорит несчастный фальшивомонетчик, был, по-видимому, граф Агинольфо, капитан тосканских белых гвельфов-изгнанников в начале XIV века или, быть может, граф Ильдебрандино, епископ Ареццо. Резко отрицательнное отношение Данте в тридцатой песне «Ада» к этим феодалам из Казентино подтверждает наши сомнения в подлинности приписываемого Данте письма 1304 года, адресованного графам да Ромена по поводу кончины их дяди Алессандро.
Путешествие по Злым Щелям кончается сценой препирательства между современником Данте Адамо и древним греком Синоном. Это смешение веков и эпох обычно в «Божественной Комедии», действие которой происходит в ином временном плане, чем на земле. Препирательство изобилует словами простонародными, переходит в рыночную перебранку, изображенную уверенными мазками. Вергилий-разум упрекает Данте (то есть Данте упрекает самого себя), внимательно вслушивающегося в слова перебранки, как некогда Гвидо Кавальканти упрекал Данте за вульгарность некоторых его мыслей, низменность чувств и выражений, вероятно, в связи с бранчливыми сонетами Данте, обращенными к Форезе Донати. Вульгаризмы не мешают маэстро Адамо, как человеку образованному, прибегать и к литературным перифразам, обнаруживающим его познания в греческой мифологии.
В сумерках Ада Данте почти не различает, куда идет. В полумраке раздается резкий и мощный звук рога, напоминающий гром. Данте сравнивает этот звук с предсмертным призывом Роланда, трубящего в ущелье Ронсеваля. Любопытство читателя снова возбуждено, так как не известно, кто трубит в ужасающий гигантский рог. В сумраке возникают вдали несколько огромных башен. Вергилий объясняет Данте, что это не башни, а некогда жившие на земле гиганты. Данте упоминает легендарного Немврода, царя Вавилона и Эфиальта, во время битвы титанов с богами взгромоздившего Оссу на Пелион. В «Энеиде» Вергилия заточенное в Тартар «порожденье земли, стародавнее племя титанов, молнией сверженных вниз, на дне извивается самом». В дантовском аду гиганты застыли как часовые у нижней бездны. Из темной котловины внезапно возникает исполин Антей, которого Геракл смог победить, лишь оторвав от земли — источника его неизбывной силы.
Вергилий обращается к Антею с речью, куртуазной и «дипломатической», желая приобрести расположение великана. Вергилий говорит, что если бы Антей участвовал вместе с другими гигантами в битве с богами, то олимпийцы были бы поражены. Во время своих скитаний по Италии Данте приобрел достаточный опыт обращения с феодальными сеньорами и правителями городов, к которым следовало обращаться с речью, пересыпанной комплиментами и любезностями. Тот же язык был, по-видимому, уместен и в разговоре с гигантами последнего круга Ада, Вергилий учтиво просит Антея, так как его собратья Тифей (или Тифон) и Титий находятся далеко, перенести его и Данте на дно адского колодца. Данте снова сравнивает Антея с башнею, на этот раз с Гаризендой в Болонье, запечатленной в сонете Данте «Вовек не искупить глазам моим». Когда облака бегут в сторону, в которую наклонена башня, кажется благодаря оптическому обману, что Гаризенда падает на глядящего на нее снизу. Так склонившийся над поэтами Антей, казалось, падал, чтобы подавить своей тяжестью Данте и Вергилия. Снова фантастическое благодаря реалистическим деталям, возникшим из живых наблюдений и впечатлений поэта, в данном случае болонских, обретает достоверность и убедительность. Гигант на своей ладони опускает поэтов на дно мирового колодца, на поверхность замерзшего озера Коцит, где казнятся предатели. В заключительном стихе этой песни выпрямившийся Антей сравнивается уже не с башней, а с корабельной мачтой.
Данте не описывает, как Антей опускал его и Вергилия на своей ладони на поверхность Коцита, — полет Гериона изображен был подробнее. Ледяное озеро — центр вселенной. В своей ограниченности оно противополагается огненной бесконечности Эмпирея. Коцит содержит четыре зоны, идущие концентрическими кругами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113