Или против врагов народ, готовясь к бою,Чтоб их огнем прогнать, в лесах дал волю зною;Или чтоб тучность дать чрез пепел древ полямИ чистый луг открыть для пажити скотам;Или причина в том была еще иная:Владела лесом там пожара власть, пылая;С великим шумом огнь коренья древ палил;Тогда в глубокий дол лились ручьи из жил,Железо и свинец и серебро топилось,И с медью золото в пристойны рвы катилось. Это — Лукреций, чеканным стихом повествующий здесь о рождении металлов. Это его «философствование стихами» из поэмы «О природе вещей», основанное на четкости формулировок. Это его предельная смысловая насыщенность строки, столь близкая Ломоносову, мыслителю и естествоиспытателю. Склони, Зиждитель, небеса,Коснись горам, и воздымятся,Да паки на земли явятсяТвои ужасны чудеса. И молнией твоей блесни,Рази от стран гремящих стрелы,Рассыпь врагов твоих пределы,Как бурей плевы разжени. Меня объял чужой народ,В пучине я погряз глубокой,Ты с тверди длань простри высокой,Спаси меня от многих вод. Это — уже библейское мироощущение. Это мир, увиденный в зеркале Высшей Книги. Это трагический энтузиазм, вызванный именно дисгармоничностью мироощущения. Но вместе с тем это и Ломоносов (вернее, часть его: так же, впрочем, как и в предыдущих случаях) — Ломоносов, являющийся в минуту отчаяния, изнемогший в борьбе со своими врагами («Меня объял чужой народ») и в мыслях призывающий себе на помощь «высшую силу», во имя и во славу которой и идет борьба. Лишь только дневный шум замолк,Надел пастушье платье волкИ взял пастуший посох в лапу,Привесил к поясу рожок,На уши вздел широку шляпуИ крался тихо сквозь лесокНа ужин для добычи к стаду.Увидел там, что Жучко спит,Обняв пастушку, Фирс храпит,И овцы все лежали сряду.Он мог из них любую взять;Но не довольствуясь убором,Хотел прикрасить разговоромИ именем овец назвать.Однако чуть лишь пасть разинул,Раздался в роще волчий вой.Пастух свой сладкий сон покинул,И Жучко с ним бросился в бой;Один дубиной гостя встретил,Другой за горло ухватил;Тут поздно бедный волк приметил,Что чересчур перемудрил,В полах и в рукавах связалсяИ волчьим голосом сказался.Но Фирс недолго размышлял,Убор с него и кожу снял.Я притчу всю коротким толкомМогу вам, господа, сказать:Кто в свете сем родился волком,Тому лисицей не бывать. Не правда ли, поразительный диапазон? Это уже Лафонтен. Здесь удивительно гармонично соединилось «простодушие», являющееся, по слову Пушкина, «врожденным свойством французского народа», и чисто русская отличительная особенность, которую тот же Пушкин усматривал в «каком-то веселом лукавстве ума, насмешливости и живописном способе выражаться». И потом: как сильно чувствуется тут близкое присутствие Крылова! А ведь этот ломоносовский перевод сделан за двадцать с лишним лет до рождения гениального баснописца… Я знак бессмертия себе воздвигнулПревыше пирамид и крепче меди,Что бурный аквилон сотретв не может,Ни множество веков, ни едка древность…. А это — Гораций. Это спокойная уверенность римлянина в своем всемирном предназначении, осознаваемая именно в политических терминах, — образ литературной славы, вырастающий на реальной основе военно-экспансионистских устремлений Римской империи («Я буду возрастать повсюду славой, Пока великий Рим владеет светом»). И вместе с тем — это снова Ломоносов, который и здесь сказался: «Отечество мое молчать не будет, Что мне беззнатной род препятством не был…» и т. д.Можно было бы привести еще много примеров ломоносовских «преложений» — из Овидия и Лафонтена, из Вергилия и Камоэнса, из Клавдиана и Вольтера и других поэтов, — примеров, показывающих удивительную способность Ломоносова перевоплощаться «в дух чужих народов» и одновременно оставаться самим собою.Поэзия Ломоносова — это пиршество свободного и здорового духа, вырвавшегося на всечеловеческий простор, осознавшего свое изначальное родство со всем миром, — пиршество, на котором он, по прекрасному выражению В. Ф. Одоевского, «черпал изо всех чаш, забыв, которая своя, которая чужая». Заключение Не бездарна та природа,Не погиб еще тот край,Что выводит из народаСтолько славных то и знай, —Столько добрых, благородных,Сильных любящей душой,Посреди тупых, холодныхИ напыщенных собой! Н. А. Некрасов
Академик С. И. Вавилов писал: «Ломоносову по необъятности его интересов принадлежит одно из самых видных мест в культурной истории человечества. Даже Леонардо да Винчи, Лейбниц, Франклин и Гёте более специальны и сосредоточенны. Замечательно при этом, что ни одно дело, начатое Ломоносовым, будь то физико-химические исследования или оды, составление грамматики и русской истории, или организация и управление фабрикой, географические проекты или политико-экономические вопросы, — все это не делалось им против воли или даже безразлично. Ломоносов был всегда увлечен своим делом до вдохновения и самозабвения; об этом говорит каждая страница его литературного наследства».В нем поражает удивительная органичность его натуры, всегда стремившейся через любой предмет, через любую частность постичь мир в его универсальном единстве. Неизменная способность в каждый данный момент видеть мир «в дивной разности», не дробя при этом самой целостности впечатления, — эта отличительная черта ломоносовского гения являлась одновременно одной из коренных черт русского сознания вообще.Появление Ломоносова было подготовлено всем предшествующим, более чем восьмисотлетним развитием русского мироведения, которое по преимуществу выступало именно в поэтически непосредственной форме:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265