Им понравилось здесь — просторно, светло, уютно, а самое главное, тихо, сюда не доносился уличный шум, как на нижних этажах. А вид какой! Вся Москва словно на ладони: Манежная площадь, Кремль, университет, Мавзолей... Им так пришелся по душе этот номер, что и в следующие приезды Каныш Имантаевич стал останавливаться только в нем, даже звонил заранее, чтобы заполучить его. Вот и в этот приезд академик поселился в привычном 1052-м.
При входе в гостиницу Меиз встретила знакомых алма-атинских докторов — хирурга и онколога; это еще больше встревожило ее. Может, и они вызваны отцом? Значит, дело слишком серьезное...
— Папа, что это значит? — с дрожью в голосе проговорила она, едва войдя в номер.
С Меиз отец всегда бывал откровенен. Делился иной раз такими мыслями, в которые не посвящал даже жену. Они оберегали легкоранимую Таисию Алексеевну от волнений. Вот и теперь он вызвал из всего многочисленного семейства одну Меиз.
— Я сам ничего толком не знаю, балам, — начал академик, глядя прямо в глаза дочери. — Завтра поедем на прием к знаменитому хирургу Александру Александровичу Вишневскому. Он собирает из-за меня консилиум, будут все здешние светила медицины. А я пригласил туда алмаатинцев, которые давно уже лечат меня... И ты должна быть там.
Меиз отвернулась, чтобы отец не увидел выступившие слезы.
Мнения врачей на консилиуме разделились. Одни ратовали за немедленное хирургическое вмешательство, другие, сославшись на слишком высокое артериальное давление больного, возражали против операции и предлагали лечение радиоактивными лучами. Только в одном они были едины: прогрессирующая опухоль.
Чтобы лишний раз не мучить больного поездками взад-вперед, он был оставлен в госпитале Вишневского.
Утром следующего дня Каныш Имантаевич позвонил в гостиницу:
— Меиз, вызови машину из гаража Верховного Совета и увези меня скорее отсюда. Всю ночь глаз не сомкнул, давление поднялось.
Вернувшись в свой номер, он немедленно заказал билет на поезд.
В Алма-Ату приехали второго мая. Родственники, близкие друзья, которые все-таки узнали о неожиданной болезни президента, большой группой приехали встречать его на вокзал. А состояние академика тем временем улучшилось. Дорогой давление упало до нормы. Чем ближе подъезжали к дому, тем заметней настроение его повышалось.
Встречавшие, увидев по-прежнему веселого и жизнерадостного Каныша Имантаевича, терялись в догадках. Всей гурьбой проводили его до дома.
II
В тот год Академия наук СССР приняла постановление о проведении 12 — 17 мая в Алма-Ате XI сессии Всесоюзной геохронологической комиссии. Руководить ее работой было поручено Канышу Имантаевичу как члену Президиума союзной академии.
Объясни он свое состояние, его немедленно освободили бы от новой обязанности. Но академик и не думал делать этого. О его болезни пока не знал никто из официальных лиц ни в Алма-Ате, ни в Москве. Таково было желание самого президента — не хотел будоражить людей. Поскольку на последнем консилиуме приняли решение начать сеансы радиоактивного облучения, договорились проводить лечение в местном онкологическом институте. Но ложиться в больницу Сатпаев не стал. Условились, что он будет приезжать на процедуры. В семье никто не знал обо всем этом, кроме Ханисы и Меиз. Такова была воля отца. «Не надо всех мучить, поделим с вами это бремя. Будем высоко держать голову, дочки!»
К работе президент стал относиться с еще большим, чем прежде, рвением. Он часами не отрывался от письменного стола. Ни одно заседание геохронологической комиссии не было пропущено им.
В конце мая 1962 года было объявлено о новых выборах в Академию наук республики. Каныш Имантаевич решил сам провести и это ответственное и трудное дело. Выборы состоялись 29 мая. В составе академии прибавилось четырнадцать новых академиков и двадцать один член-корреспондент. Самого Сатпаева общее собрание вновь единогласно избрало президентом.
Лечение продолжалось весь июнь, захватив и начало июля. Наконец, закончив назначенную консилиумом дозу облучения, врачи провели новое обследование. Они убедились в том, что рост опухоли приостановлен, болезнь не прогрессирует.
— Словно воспалительного процесса в кишечнике (этой версии врачи оставались верны до конца) не было. Можно надеяться, что вам скоро станет легче. Поздравляем, Канеке!
Он и сам чувствовал улучшение. Пища усваивалась легче, и боли уменьшились...
Он давно задумал привести в порядок свои домашние бумаги. Но из-за вечной занятости никак не мог выбрать время для этого. Архив вообще не приводился в порядок с самого момента переезда из Джезказгана. За годы добра здесь накопилось немало. Только книг более четырнадцати тысяч, рукописей сотни связок. А сколько разнообразной корреспонденции! Надо было привести все это хозяйство в какую-то систему. Сомнения ли, закравшиеся в душу, или другие побуждения двигали им — как бы то ни было, с осени того года он начал заниматься домашним архивом. (К слову сказать, этот архив и книги впоследствии были переданы по его указанию библиотеке Института геологических наук.)
В тот год он в четвертый раз баллотировался на выборах в Верховный Совет СССР по Джезказганскому избирательному округу. С радостью ехал академик в места своей молодости для встречи со старыми друзьями.
Вспоминает Алдаяр Талкенов, бывший председатель Карсакпайского райисполкома:
«...В шахтерском городке Джезказгана состоялась встреча с кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Им был наш любимый Канеке. Собралось много народу. Дворец шахтеров не смог вместить всех желающих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115