— «…Рущак Миклош, уроженец Буштины, житель Хуста, 29 лет, неимущий, — продолжал читать полковник, — считается виновным в том, что частично сам, частично через сообщников добыл чертежи и планы о перевозке немецких и венгерских войск, о работах на фортификационных укреплениях в пограничной полосе, наконец, подыскал подходящее место для посадки советского самолёта. Усугубляющим обстоятельством против Микульца и Рущака суд считает то, что они не только занимались разведкой, но и были главными организаторами создания сети. Этой своей деятельностью они подвергали опасности интересы государства и обороны страны».— Обороны? — переспросил Рущак, выслушав жестокий приговор. — Значит, венгерские солдаты гибнут в Брянских лесах во имя интересов обороны? И нашу Верховину вы захватили тоже для своей обороны?— Лишаю вас слова! — у председателя даже сорвался голос.— Что ж, лишайте, приговаривайте… Только под Москвой вам уже вынесен первый приговор. А остальное скажет время…Рущак был приговорён к 15 годам тюремного заключения.Текст не отличался разнообразием: подсудимым предъявлялись обвинения со стереотипными формулировками. Василий Яцко был осуждён на 10 лет лишения свободы. Остальных патриотов тоже приговорили к различным срокам заключения. Двух связных — Михаила Голинку из Ужгорода и Василия Клепаря из Нижнего Студёного освободили за недоказанностью обвинения. Этих двоих спасло мужество Рущака, стремившегося выгородить всех, против кого у врагов не имелось прямых улик.
…В туманный мартовский день 1943 года в малоуютном кабинете с высокими готическими окнами начальник штаба армейского корпуса генерал-полковник Байноци принимал гостя. У того было длинное холёное лицо, а голова увенчана благородной сединой. Синий, с блёстками, костюм отлично сидел на полненькой фигуре. Группенфюрер Шмидгоф заканчивал визит в Будапешт.— Итак, подытожим, мой генерал? — стряхнул пепел с дорогой сигары. — Вы даёте нам людей для строительства лагерей вот здесь, — он ткнул пальцем в карту, — и здесь.Генерал скосил глаза на венгерские флажки, обозначавшие линию фронта: они двигались на запад. Байноци ухватился за спасительную нить:— Но, знаете, после ужасной трагедии с нашей 2-й Армией под Воронежем у нас просто не хватает рук.— Мой генерал, тут рассуждать некогда. Мы должны оставить мёртвое пространство. Или мы — их, или они — нас.«Раньше вы приказывали, теперь просите», — подумал генерал.Как и многие кадровые военные, он презирал эсэсовцев и старался избегать прямых контактов с ними. Но группенфюрер CС был облечён высокими полномочиями.Бесшумной тенью в кабинет проскользнул адъютант, положил на стол чёрную папку — к подписи. Байноци раскрыл её, прочитал: «Приговор…».— Это интересно, — гость, поднявшись, заглянул через его плечо. — Вот видите, и для них нужны места в лагерях. А ведь там тесно, очень тесно.Начальник штаба молча написал: «Приговор подлежит исполнению. Байноци, генерал-полковник. Будапешт, 3 марта 1943 года». * * * Гудели эшелоны, по горам катилось гулкое эхо. Шёл май 1945 года. На небольшой закарпатской станции у перевала из одного такого эшелона, расцвеченного плакатами и зелёными ветвями, сошли двое. И у высокого худого человека и у его товарища — коренастого, приземистого — глубоко запали глаза. Василь Яцко да Иван Канюк возвращались в родные места. Встретились они в дороге случайно, попутным составом добрались на Верховину — в Воловец. Со станции сразу ушли в горы. Дело у них было неотложное…Микулец и Рущак ещё тогда, после трибунала, говорили своим побратимам: «Кто останется в живых — пусть разыщет этого иуду, этого Ясинку. Чтобы он все получил сполна». И Охотник, и Явор погибли: один — в Дахау, другой — в Даутмергене…Спешили Яцко с Канюком, очень спешили. По знакомым тропам провёл Яцко товарища в Нижнее Студёное, где был дом Ясинки. Канюк остался на улице, Яцко поднялся на крыльцо. Дверь легко открылась… Через минуту Василь вышел, огорчённо вздохнул:— Нет этого гада. Нет — и все!Они зашли в штаб народной дружины. Сказали, кого ищут.— Опоздали, товарищи, — ответил дежурный. — Пропал бывший нотарь. Уже и сами мы пытались выяснить, где он. Говорят, прикончили его где-то в горах: не вам одним он принёс беду.…Об этом рассказал Иван Канюк, когда мы отправились по следу военно-разведывательпой группы Микулнца — Рущака. Судьба самого Канюка сложилась интересно.После суда на другой же день отправили в Ужгород — на «очную ставку» с Дмитром Маснюком, которого тогда заподозрили в участии в диверсионной группе. Тюрьма была уже переполнена, и арестованных держали в еврейской гимназии. Снова допросы, снова пытки. В первый же день, когда в зале-камере Канюка заставили вместе с другими узниками сидеть «по-турецки», он услышал шёпот: кто-то сообщал, что хустского Козичку замучили насмерть. Канюк сообразил, что этим горьким фактором можно поневоле воспользоваться, и на «очной ставка» заявил, что насколько знает, за оружие отвечал Козичка.— Где же он сейчас? — взял на мушку капитан с закатанными рукавами рубашки.— Я восемнадцать месяцев в тюрьме — откуда мне знатъ? — выкрутился Канюк.Это обвинение в конце концов сняли. Но нашли другое: Маснюк над Тисой обучал молодёжь стрельбе, готовил партизан. Канюк и тут придумал выход: подозреваемого удалось оправдать тем, что он не служил в армии, поэтому стрелять не умел.Прошло, однако, целых 75 дней… да и ночей (одну из них надо было спать на левом боку, другую — на правом, лёжа просто на голом полу), пока Маснюк был освобождён, а Канюк доставлен снова в Будапешт.Из тюрьмы-крепости Вац отправили в лагерь под Кечкеметом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61