– Бежать некуда… Мы в западне. Давайте так, я открою и брошусь на автоматы, а вы все бегите…– Нет! Если уж погибать, так всем вместе, – сказал Кубышкин.Подпольщики не успели ничего решить: карабинеры выбили дверь и ворвались в комнату. Перед ними живой стеной, крепко сцепив руки, стояли пятеро: два русских, итальянец, француз и бельгиец. Фашисты бросились на них, завязалась короткая борьба. Кубышкин и Остапенко настойчиво отбивались ногами и головами, но слишком неравны были силы…Жена Галафати стояла бледная, безмолвная. Слезы текли по ее лицу.– Прощайте, – тихо сказал Алексей, проходя мимо нее.Губы ее что-то прошептали. Но по выражению лица Иды Ломбарди Алексей понял, что это не были слова упрека за то, что он вместе с остальными принес в ее дом несчастье. Это были теплые слова человеческого участия и прощания.Увидя, что отца уводят вооруженные карабинеры, маленькая Октябрина заплакала и уцепилась за его рукав.– Папочка, не уходи!.. Папочка!Ее грубо оттолкнули. Мать рванулась вперед и схватила дочь. Карабинер лишь усмехнулся: такие прощания, видимо, были для него привычной картиной.Арестованных вывели на улицу и посадили в тюремный фургон. Внутри он был разделен на ряд маленьких камер. Кубышкина и Остапенко посадили вместе. При свете полицейского фонарика Алексей заметил, что в клетках, расположенных напротив них, уже сидели женщины и старики, Туда посадили Галафати. А бельгийца и француза повели в немецкую комендатуру.На арестованных надели ручные кандалы. Эти железные запястья не имели ничего общего со старинными «цепями». По виду это были два стальных браслета, объединенных вместе в форме прописной буквы «Е». В два открытых квадратика всунули руки каждого, затем браслеты замкнули. Они причиняли мучительную боль. Пока пленников везли, руки у них распухли и покраснели.«Кто же выдал нас?» – неотступно думал Алексей. Думал и не находил ответа…А было так. В квартире подпольщицы Марии Баканти одно время скрывался бельгиец Жан. Об этом узнал гестаповец Пьетро Кох. Он пришел к Баканти и представился капитаном английской армии, бежавшим из немецкого плена. Вместе с ним был фашист Доменико Полли, который и помог Пьетро Коху напасть на след английского офицера, бежавшего из немецкого плена.– Вы знаете, – сказал Кох, – я приятель Жана, мы вместе сидели в лагере. Так надо увидеть его… Есть очень важное дело.Мария Баканти внимательно посмотрела в глаза «капитану». Его взгляд был чист и простодушен.– Он у Галафати, – доверчиво сказала она.Тот воскликнул:– Вы знаете адрес?– Да. Я схожу за ним, это рядом…«Капитан» схватил ее руку.– О, как мне вас благодарить, синьора! Только зачем вам ходить самой? Дайте мне адрес, я найду. Сделаю ему сюрприз.И доверчивая Мария дала адрес, и «капитан» действительно «сделал сюрприз»…Оказывается, настоящий-то английский офицер, который должен был переправить подпольщиков на Север, был арестован Пьетро Кохом буквально часа за четыре до того, как ему прийти к Галафати. Вот тогда у Коха и созрел мгновенный план: под видом английского офицера втереться в доверие к подпольщикам и арестовать их. План этот удался полностью… В чертогах «Царицы небесной» Машина со скрежетом остановилась.– Выходи!Задержанные выбрались из фургона, инстинктивно стараясь держаться поближе друг к другу, словно это могло хоть чуть защитить их от врагов. Перед ними высилось трехэтажное мрачное здание, обнесенное толстыми крепостными стенами с колючей проволокой, по которой был пущен ток высокого напряжения. Здание было похоже на звезду, одним концом упиравшуюся в тибрскую набережную.С протяжным скрипом открылись тяжелые железные ворота. В полосатой будке стоял эсэсовец с автоматом, возле его ног лежала большая откормленная овчарка. После обычных формальностей и тщательного обыска, во время которого отобрали даже расчески, Кубышкин и Остапенко были отделены от итальянцев.Их повели по мрачным узким коридорам мимо массивных дверей камер. Они старались ступать тихо, словно боялись потревожить сон людей, уже сидевших в камерах. А карабинеры шли, подчеркнуто громко печатая шаг, – им не было никакого дела до этих заключенных, которых рано или поздно расстреляют.Прикладами автоматов Алексея и Остапенко втолкнули в камеру № 13 на втором этаже. Они упали. Дверь захлопнулась.Кубышкин и Остапенко огляделись. Камера была обычная: сырая, мрачная, маленькая. В ней трудно дышалось, от скользкого, обшарпанного пола несло кислятиной.Камера была рассчитана на одного заключенного, но в ней и так уже кто-то находился. Старый жилец тронул Кубышкина за плечо.– Не узнаешь?.. Что молчишь?«Похоже украинец, – подумал Алексей, вслушиваясь в хриплый, но все же певучий голос узника. Он показался знакомым. – Кто же это? Какой-нибудь провокатор?».– Леша! Та я ж Чосич, – снова проговорил человек и придвинулся еще ближе. – Слухай, друже…– Чосич?! – Алексей сжал бескровные губы.– Он самый!Это был серб, друг Алексея по военному заводу. Но как он изменился! Какие-то жалкие лохмотья висели на костлявом теле. Голос звучал хрипло, натруженно. А еще недавно это был крепкий человек с широким открытым лицом, которое очень красила добродушная улыбка.– Ничего… Теперь мы втроем! – Чосич произнес это так, будто все трудности тюремного режима уже позади. – Одному очень скучно было. Хотел поймать мышь и приручить…– Где мы? – спросил Алексей.– В каторжной тюрьме Реджина Чёли – «Царица небесная». Я здесь уже несколько недель… Лютуют гады. Каждый день допросы…– Странное дело, тюрьму называют «Царицей небесной», – сказал Остапенко, – другого имени, что ли, не нашли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53