Но Дорс Венабили смотрела на него твердо и решительно.
– Значит, я и тебя не пущу, Гэри.
– Но я непременно должен пойти.
– Ничего ты не должен! По традиции, их должен встречать старший садовник.
– Верно. Но Грубер не справится. У него жуткое настроение.
– Значит, надо послать с ним кого-нибудь из помощников. Или пусть пойдет прежний главный садовник. В конце концов, год продолжается, он должен еще выполнять свои обязанности.
– Он болен. И потом… – Селдон несколько растерялся. – Среди новобранцев есть «зайцы». Тренторианцы. Непонятно почему, но их довольно много. У меня список.
– Значит, надо взять их под стражу. Всех до единого. Все так просто, и зачем ты все усложняешь?
– Затем, что мы не знаем, зачем они здесь. Что-то случилось. Я, правда, не понимаю, на что способны двенадцать садовников, но… Нет, я не то хотел сказать. Они на многое способны – вариантов столько же, сколько их самих, но я не знаю, что именно у них на уме. Безусловно, мы возьмем их под стражу, но я должен как можно больше выяснить, прежде чем это будет сделано.
Понимаешь? Нужно никого не пропустить и всех подозрительных проверить с головы до ног. Надо хорошенько понять, что им здесь нужно, прежде чем они будут соответствующим образом наказаны. А мне бы не хотелось, чтобы все выглядело наказанием за проступок, а не за преступление. Они же непременно начнут жаловаться на безработицу, отчаяние, станут скулить, что, дескать, несправедливо брать на работу чужаков и тренторианцам отказывать. Все это будет выглядеть тоскливо и жалостливо, а мы предстанем в идиотском свете. Нужно дать им возможность сознаться в более тяжком преступлении. И потом…
Селдон умолк, и Дорс была вынуждена поторопить его с ответом:
– Ну-ну, выкладывай, что это еще за новое «потом»?
Селдон проговорил срывающимся шепотом:
– Один из этих двенадцати – Рейч, под псевдонимом «Планше».
– Что?!
– Чему ты так удивляешься? Я послал его в Сэтчем, чтобы он внедрился в движение джоранумитов, и это ему удалось. Я верю в него. Раз он здесь, он-то знает, зачем он здесь, и наверняка у него есть какой-то план насчет того, как вставить палку в колесо. Но я тоже хочу быть на месте событий. Я хочу его увидеть. Хочу иметь возможность помочь ему, если сумею.
– Если хочешь ему помочь, выставь пятьдесят охранников по обе стороны от садовников.
– Нет. Это тоже ничего не даст. Гвардейцы там будут, но их не будет видно. Мнимым садовникам нужно дать возможность проявить себя, раскрыться, у них руки должны быть, так сказать, развязаны, что бы ни было у них на уме, каковы бы ни были их планы. Главное – не дать этим планам осуществиться. А как только они скажут «а», мы их арестуем.
– Это рискованно. Это рискованно для Рейча в первую очередь.
– Приходится порой рисковать. Но тут ставка выше, чем чья-то жизнь, Дорс.
– Это жестоко! Это бессердечно, в конце концов!
– Ты думаешь, у меня нет сердца? Но даже если ему суждено разорваться, я буду думать о психо…
– Не надо! – оборвала его Дорс и отвернулась, словно ей стало нестерпимо больно.
– Я все понимаю, – ласково проговорил Селдон. – Но тебе туда нельзя. Твое присутствие будет настолько из ряда вон выходящим, что заговорщики могут заподозрить неладное и откажутся от выполнения задуманного. Дорс, – добавил он, немного помолчав: – Ты говоришь, что твоя задача – защищать меня . Это важнее, чем защищать Рейча, и ты это прекрасно понимаешь. Честное слово, я бы не стал этого говорить, но ведь, защищая меня, ты в первую очередь защищаешь психоисторию и все человечество. Это главное. А то, что я знаю из психоистории, в свою очередь диктует мне, что я во что бы то ни стало должен сберечь наш центр, сберечь любой ценой, и именно это я и хочу сделать. Понимаешь?
– Понимаю… – прошептала Дорс и отвернулась, чтобы уйти.
А Селдон подумал: «Надеюсь, я прав».
Ведь если он ошибался. Дорс ни за что не простила бы его. Более того, он бы и сам себя никогда не простил – гори тогда огнем психоистория и все остальное.

24

Новобранцы в армию садовников выстроились ровными рядами – ноги на ширине плеч, руки за спинами, все до одного – в аккуратных зеленых комбинезонах, просторных, с большущими карманами. Трудно было на глаз определить, кто тут мужчина, а кто женщина, разве что по росту. Волосы были спрятаны под капюшонами, но садовникам и вообще полагались короткие стрижки и не разрешалось носить ни усов, ни бород.
А почему – никто не мог бы ответить. Одно слово – «традиция» и все. А традиции бывают какими угодно – как мудрыми, так и довольно дурацкими.
Перед садовниками стоял Мандель Грубер, а по обе стороны от него – его помощники. Грубер весь дрожал и часто моргал.
Гэри Селдон крепко сжал губы. Только бы Грубер выдавил из себя что-нибудь вроде «императорские садовники приветствуют вас», и этого было бы вполне достаточно.
Пробежавшись взглядом по рядам новых садовников, Селдон быстро нашел Рейча.
Сердце Селдона екнуло. Вот он, безусый Рейч, в первой шеренге, стоит навытяжку, смотрит прямо перед собой. Он и не пытался встретиться взглядом с Селдоном, казалось, будто не узнает его. «Вот и хорошо, – подумал Селдон. – И не надо. Держится молодцом».
Грубер пробормотал полубессвязное приветствие, и слово взял Селдон.
Легко шагнув вперед, он встал перед Грубером и, слегка поклонившись ему, сказал:
– Благодарю вас, старший садовник. Дамы и господа, императорские садовники. Вам предстоит важная и ответственная работа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134