После блаженной ванны с травяным экстрактом и нескольких таблеток валерианы я погружалась в сладкую полудрему. «С завтрашнего дня перестаю принимать пилюли, – думала я. – Кольцо с топазом тут совершенно ни при чем, хотя хорошо, что Левин не унаследовал у деда его скупости, лишь бы, правда, это транжирством не обернулось… Придется еще немного его повоспитывать…»
Наутро я отправилась на работу, а Левин поехал в Фирнхайм. Деньги из тайника были на исходе.
Может, уволить Марго? Пожалуй, пока не стоит, и Левин против, – ему спокойнее, если на вилле будет кто-то жить. Все равно мы въедем туда только после капитального ремонта. Кстати, места в доме достаточно, на первом этаже вполне можно будет разместить зубоврачебный кабинет, это еще до начала ремонта спроектировать надо. Я радовалась, что Левин строит столь разумные планы, а не спешит покупать себе второй автомобиль.
В лихорадочном нетерпении Левин ожидал дня приема у нотариуса. Пока что ему не суждено знать, на какую сумму денег он может рассчитывать и нет ли в завещании очередной злокозненной закавыки. Вилла, впрочем, стоит с десяток «порше», уверял он меня; «порше» у Левина – это как валютная единица.
Мрачного вида нотариус томил нас нарочитой медлительностью. Завещание, изрек он наконец, и в самом деле подвергалось переделке двенадцать раз. Последней его версии всего две недели сроку, и ее содержание неизвестно даже ему. Левин побледнел. Однако об университетском дипломе в завещании не было ни слова. Левину отходила часть ценных бумаг – на сумму, в точности соответствующую обязательной наследственной доле. Виллу же и львиную долю своих акций старик Грабер отказывал мне – Элле Морман, буде я в течение ближайшего полугода стану законной супругой его внука. Разумеется, я вправе отказаться от супружества с Левином, и в этом случае моя доля наследства должна быть передана в собственность Красного Креста.
Понадобилось время, прежде чем Левин сумел осознать смысл всего услышанного. Когда этот смысл до него наконец дошел, он вскочил и заорал:
– Это ж любому ясно, что старик не в своем уме был! Это же полный бред – все свои деньги совершенно чужому человеку отдавать! А нельзя посмертно объявить его невменяемым и назначить над ним опеку?
Мои радостные, хотя и робкие надежды как в воду канули. Я-то мечтала совсем не о деньгах.
– Объявить невменяемым… – задумчиво прогнусавил нотариус. – Это путь, который снова и снова пытаются избрать родственники умершего, дабы оспорить завещание, причем иногда даже небезуспешно. Но в вашем случае я не вижу ни малейших шансов, ваш дед до последнего дня пребывал, как у нас принято говорить, в здравом уме и твердой памяти, и засвидетельствовать сие смогут очень многие.
Но Левин уже приходил в себя.
– Да это не столь уж существенно, – проговорил он, с трудом сдерживаясь, – мы с моей невестой все равно скоро поженимся.
– Что ж, в таком случае ничто не должно помешать вашему счастью, – изрек нотариус с почти нескрываемой завистью, лапая меня сальным взглядом. Я не ответила на его улыбку и ничем не подтвердила заявление Левина. Я была уязвлена до глубины души.
6
– Хорошо спали? – спрашиваю я наутро госпожу Хирте, замечая выражение усталости и одновременно некоего лукавства на ее лице.
– Кошмарный сон, – отвечает она, – наверно, все от полнолуния.
– Что же вам такое приснилось? – интересуюсь я с тайным испугом.
– Я застрелила полицейского.
Вообразив себе, как эта мымра очкастая берет на мушку полицейского, я не могу сдержать улыбку.
– Надо справиться у Фрейда, что бы это значило, – замечаю я.
В отличие от меня госпожа Хирте в клинике лежит не в первый раз. Несколько лет назад у нее была операция на кишечнике; она, впрочем, неколебимо убеждена, что именно тогда рак был окончательно и бесповоротно изгнан из ее организма. Ее анализ на гистологию пока не пришел, но не думаю, что врачи станут скрывать от нее правду. Глядя на ее жуткую худобу и желтоватую бледность, не нужно быть специалистом, чтобы поставить диагноз.
– Так на чем я вчера остановилась? – спрашиваю я как бы невзначай.
Она смущена.
– Кажется, там, где речь зашла о диете для дедушки, – бормочет она.
– Ну и чудненько, – говорю я. – Итак, дед умер.
Более чем откровенная реакция Левина на дедовское завещание заметно охладила мои чувства к нему. По дороге от нотариуса он, видимо, это понял.
– Что случилось? – спросил он. – Почему ты так немногословна? Радуйся: пришла, можно сказать, с улицы и вон какой куш сорвала.
Я отнюдь не считала все проделанное нами игрой и тем более не чувствовала себя счастливой победительницей. «Ну погоди, принц мой ненаглядный, – подумала я, – так просто я тебе не дамся».
Разумеется, он уже минуты через две поинтересовался, когда у нас свадьба.
– Не знаю, – холодно ответила я.
– Теоретически у нас полгода времени, – сказал Левин, – только вот Дитер не сегодня-завтра объявится, так что стоит поторопиться.
– К чему такая спешка? – возразила я. – Продай свои акции или «порше», и ты вполне можешь с ним рассчитаться.
У Левина отвисла челюсть.
– Вот оно что, – проговорил он, – я, значит, выкладывай бабки, а ты будешь прохлаждаться на моем наследстве?
– До свадьбы мне не принадлежит ни гроша, – заявила я, – и ты прекрасно это знаешь. Как и то, что за деньгами этими я не гонюсь.
Левин уставился на меня как на совсем чокнутую.
– Ты хочешь сказать, что я тебе больше не нужен, а наследство пусть горит синим пламенем? Послушай, можно ведь сразу же развестись, глупо, если все это Красный Крест заграбастает…
– Ничего не имею против Красного Креста, – холодно заметила я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54