Между тем каждый день приближал нас к гонкам за Кубок «Америки».
Билл то и дело наведывался в мастерскую, чтобы справиться, как идет работа. Глазом специалиста квалифицированно оценивал наши идеи. Однажды вечером, склонясь над чертежной доской, после долгих раздумий произнес:
– В этот спинакер я верю.
– Мы тоже, – сказал Георг.
– Он приподнимет носовую часть, – добавил я. Билл кивнул и поднял глаза на потолок. Казалось, среди балок он видит «Леди» на ходу. Еще кивнул раз-другой, что-то соображая.
– Мы добивались прироста подъемной силы, – пояснил Георг.
– За счет усиленной тяги, – уточнил я.
– Чистый фордевинд бывает редко, – негромко заметил Билл.
– Если поднимем носовую часть, сократится смоченная площадь корпуса, – продолжал Георг.
– Когда парус будет готов?
– Через три дня и три ночи, если привлечь всю бригаду, – ответил я.
– О'кей, – подытожил Билл.
Этот спинакер себя оправдал. На курсе фордевинд мы обгоняли «Конни» со спинакерами Теда Худа.
– Проблема решена, – радостно сказал я Георгу во время ленча после первого испытания новой конструкции.
– Любую задачу можно решить, стоит как следует постараться, – улыбнулся Георг.
Товарищи по экипажу поздравили нас и похвалили за отличную работу. Один только Билл никак не реагировал. Он воспринял наш успех как нечто само собой разумеющееся.
Во второй половине того же дня выяснилось, что поздравления были преждевременными. Когда мы снова вышли на дистанцию, ветер успел перемениться, на место чистого фордевинда пришел полный бакштаг. Снова спинакер Теда Худа развил лучшую тягу, и «Конни» обошла «Викинг Леди».
– Черт, я чего-то не понимаю… – сказал Георг, когда мы вечером возвратились к причалу. – Бог с ним, с обедом, пойду в контору, поразмышляю.
– Приду к тебе, как только поем, – пообещал я. Спинакеры успели мне осточертеть, и сейчас никакие паруса не понудили бы меня отказаться от свинины с горохом, горячего пунша и блинов. Четверговые обеды воистину были одним из отрадных моментов операции «Отче Наш».
Явившись, довольный и сытый, в контору, я застал Георга в отличнейшем настроении.
– Порядок, Морган, – приветствовал он меня. – Билл растолковал, в чем недостаток нашего спинакера.
Он таинственно улыбнулся.
– Ну?
Интересно, до чего там додумались они с Биллом.
– Я тут работаю, а ты знай себе прохлаждаешься и брюхо набиваешь… Теперь уж потерпи немного.
Георг смотрел на меня с веселым прищуром. Ясно, решил поддразнить. И я промолчал, не стал нажимать. Понимая, что он хочет проверить свою идею, прежде чем делиться со мной. Вполне естественно: нам столько раз казалось, что мы достигли цели, – и каждый раз терпели неудачу. Теперь мой друг предпочитает основательно продумать следующий шаг, нежели тешить меня новыми надеждами. Наверно, и я сам поступил бы так же.
– Тогда я пошел в гостиницу, лягу спать, – сказал я.
– Валяй, Морган. Завтра утром увидимся, как обычно.
Мы покурили, поболтали о том о сем и расстались. Слово «спинакер» больше не произносилось.
На другой день, двадцать четвертого мая, мы опять выходили с Георгом в море, так что задуманная доводка паруса была отложена. Когда наконец добрались до берега (Билл немилосердно погонял нас), я, как обычно, поднялся в гостиницу, переоделся, воздал должное отменному обеду и решил отдохнуть за чашкой кофе в обществе своих товарищей по экипажу. Георг, как у него было заведено, пошел домой обедать. Мы условились встретиться у чертежной доски в половине десятого. Эта доска успела стать нашим жертвенником, на который мы вновь и вновь возлагали плоды умственного и физического труда. Я уже ненавидел ее больше всего на свете, но в этот вечер с волнением предвкушал свидание в мастерской, надеясь, что мой друг решится наконец посвятить меня в свой новый замысел.
Как обычно, с нами сидели супруги Стефенс (и как обычно, перед нами стояли оплаченные ими стаканчики), и первой на необычные звуки реагировала Сэлли Стефенс.
– Что это? – сказала она, прислушиваясь.
Мы смолкли, напрягая слух. Сквозь гам и смех в ресторанном зале пробивался извне настойчивый вой сирен.
Пожар!
Да нет, не может быть…
– Похоже на пожарные сирены… – произнес я. Прошлым летом я слышал их завывание во время какой-то учебной тревоги. Но вроде бы на сегодня не намечались никакие учения?
Мы тревожно прислушивались к пронзительному жалобному звуку. Сэлли прижала обе ладони к груди.
Неужели пожар? Не дай Бог такое бедствие. Я живо представлял себе, чем оно могло обернуться для Мар-странда, деревянные дома которого стояли чуть ли не друг на друге. Пламя станет быстро перебрасываться с крыши на крышу.
Мы вскочили со своих мест и поспешили во двор. Вой то прибывал, то убывал, предельно несовместимый с прелестью теплого весеннего вечера.
– Где это горит, черт возьми? – сказал Билл, глядя на небо.
На темно-синем небосводе не было никаких намеков на зарево.
Под неотступный вой сирен Билл, Мартин и я направились к парку с его просторной открытой площадкой. Но и оттуда не увидели зарева, только еще более темное небо.
Тем временем город кругом оживал. Люди уже готовились отойти ко сну, но теперь вновь поднимались шторы, и в окнах возникали испуганные вопрошающие лица. На улицах звучали торопливые шаги. Возле аптеки с грохотом распахнулись ворота, и двое в пожарных шлемах, майках, брюках и сапогах побежали вверх к площади с серебристым тополем. У одного подтяжки были кое-как обмотаны вокруг пояса, у другого, более тучного, болтались и шлепали по животу, отбивая такт, словно на барабане. Он не успел даже застегнуть ширинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81