Тогда Агенобарб давно уже навалился бы на неё, разрывая в клочья голубую полупрозрачную тунику… Но как вести себя с внучкой императора?!— Тогда поцелуй меня… — сладко шептала Агриппина, поднимая край туники.Агенобарбу открылась хрупкая нагота девушки. Кровь бурлила. Благоразумие покидало его. «Внучка императора… — натужно дыша, думал он. — Какая честь…»— Я должен прежде попросить позволения у цезаря… — шептал он, жадно ощупывая податливое тело Агриппины.— Неужели ты попросишь у деда разрешения переспать со мной? — скаля мелкие зубы, смеялась Агриппина. Вызовом Агенобарбу звучал смех девочки. И тогда тридцатилетнему мужчине невыносимо захотелось подчинить себе наглую девчонку, которая вдвое моложе его, но ведёт себя так, словно они равны. Прикрыть собой почти невесомое тело, изломать её в грубых объятиях, больно искусать её смеющиеся губы.— Ты насмехашься надо мной? — Агенобарб задрал тунику Агриппины и прижался губами к вздрагивающему животу. — Никто не смеет потешаться над Гнеем Домицием Агенобарбом! Смотри, как бы не пришлось пожалеть!..Агриппина с озорной усмешкой раздвинула ноги.— Я не боюсь тебя, патриций! — томно простонала она. — Но знай: если овладеешь мною — должен будешь жениться на мне!— Я попрошу у цезаря твоей руки, — хрипло пообещал он, наваливаясь на девушку.«Никогда прежде я не встречал женщины, подобной Агриппине! Такова ли она со всеми мужчинами, или только со мной?» — пьянея от желания, думал Агенобарб. И ему страстно захотелось быть первым и единственным в жизни и постели девушки. Чтобы только ему принадлежало это тело — чистое, хрупкое, соблазнительное и порочное. — «Если она окажется девственницей — я на коленях буду умолять Тиберия…»Агриппина оказалась девственницей. XL Тиберий в последний раз в жизни ехал в Рим.В поездку он взял с собой любимого повара, любимого лекаря, любимого астролога, полдюжины изощрённых спинтриев и любимую змею. Змея — пятнистая обитательница влажных африканских лесов — дремала в позолоченной клетке, которую несли два раба, продев длинный шест в массивное кольцо.Часто делались остановки. Император, кряхтя, выбирался из носилок и подходил к змеиной клетке. Он подолгу любовался чешуёй, неуловимо меняющей цвет, и тонким раздвоенным языком, свисающим изо рта. Маленькие круглые глазки змеи неотрывно следили за Тиберием. Если предположить, что змеи умеют думать, то мысли этой звучали бы примерно так: «Ты, человек, смотрящий на меня сквозь прутья тюрьмы, в которую посадил меня ради собственной утехи. По твоей воле я покинула лес, где мои собратья, подобно гибким лианам, свисают с узловатых ветвей вечнозелёных деревьев. Я ненавижу тебя. Ты лишил меня удовольствия дикой охоты. Я забыла, как сладко напрягается длинное тело, когда мелкая тварь прошелестит вблизи меня. Но ты мудр! Ты приносишь мне дохлых мышей и кроликов, чтобы я отяжелела, объевшишь неподвижной, мёртвой пищей. Иначе я проскользну сквозь частые прутья и с удовольствием поохочусь за тобой!»Тиберий, не отводя от змеи зачарованного взгляда, протянул правую руку. Раб вложил в неё подносик с предварительно изловленной и задушенной мышью. Император наколол мышь на длинный нож и осторожно просунул в клетку. Змея лениво сдвинула тяжёлые кольца и неспешно натянулась открытым ртом на предложенную добычу, убитую не ею.Тиберий с улыбкой радостного изумления наблюдал, как мышь постепенно исчезла в пасти змеи. Серый хвостик выглядывал из растянувшегося рта, словно второй язык — не раздвоенный. Затем и он втянулся. По длинному змеиному телу от головы до желудка медленно двигался комок, формой отдалённо напоминающий проглоченную мышь. Змея неколько раз моргнула круглыми глазками и задремала. До следующего кормления.Император понюхал ладони. Они пахли дохлятиной. Брезгливо скривившись, Тиберий вытер руки о серую тунику стоящего рядом раба.Он по-быстрому отведал хлеба с сыром и маслинами, и снова забрался в носилки. Закутавшись в покрывала от зимней стужи, Тиберий меланхолично смотрел на унылые равнины и бурые холмы.Стоял холодный и слякотный декабрь 784 года от основания Рима. Прошло больше года после казни сыновей Германика и смерти Агриппины Старшей. Год назад труп Элия Сеяна сбросили на ступени Гемонии. А Тиберию казалось, что это было вчера…Моросил мелкий нудный дождь, временами переходящий в мокрый, тающий снег. Болезненное тело императора укрывали три шерстяные туники и два толстых плаща. Тощие ноги были тщательно обмотаны узкими шерстяными полотнищами — от холода. Тиберий, поёживаясь, завидовал северным варварам, которые без стеснения носили вульгарные — но такие тёплые! — штаны.На горизонте показался Рим — беспорядочный муравейник на семи холмах.— Стойте! — крикнул император. Его била нервная дрожь.Центурион передней когорты дал приказ остановиться и поспешно подбежал к цезарю. Короткий меч в кожаных ножнах ударялся о мускулистые ноги при каждом шаге. Центурион придерживал его левой рукой. Запыхавшись, он остановился перед Тиберием.— Я не хочу в Рим! — широко открыв глаза, шептал император.Центурион медлил, ожидая точного распоряжения. Если император велит возвращаться — прийдется безропотно проделать обратный путь до Неаполя.— Саллюстиевы сады… — задумчиво бормотал Тиберий. — Я остановлюсь на тамошней вилле. Пусть сенаторы и патриции потрудятся навестить меня там. Но в Рим я больше не войду!— Как прикажешь, цезарь, — поклонился центурион.Медлительная процессия сделала поворот и, огибая толстые городские стены, неспешно поползла к указанной Тиберием вилле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110