Я иду с нею рядом. Она с улыбкой говорит:— Вы забыли меня.Нам в лицо бьет сноп яркого вечернего солнца.В его лучах тонет улица, золотом горит мостовая. Я краснею, как мак. Я говорю:— Нет. Я не забыл.Она берет меня под руку и говорит тихо:— Вы надолго?— Не знаю.— Что вы здесь делаете?— Не знаю.— Не знаете?—Нет.Она вспыхивает густым румянцем.— А я знаю. Я вам скажу.— Скажите.— Вы охотитесь? Да?— Может быть.— И вас наверное повесят.— Может быть.Вечерний луч догорел. На улице прохладно и серо.Я хочу ей много сказать. Но я забыл все слова. Я говорю только:— Почему вы в Москве?— Муж служит.— Муж?Я вспоминаю вдруг про этого мужа. Я ведь встретил его. Да, конечно, у ней есть муж.— Прощайте, — говорю я, неловко протягивая ей руку.— Вы спешите?— Да, я спешу.— Останьтесь.Я смотрю ей в глаза. Они сияют любовью. Но я опять вспоминаю: муж.— До свиданья.Ночью темно и пусто в Москве. Я иду в Тиволи. Гремит оркестр, бесстыдно смеются женщины. Я один. 25 апреля. Петербург. Генерал-губернатор уехал в Петербург. Я поехал за ним: быть может, здесь его легче убить. Я радостно встречаю Неву, сияющий купол Иса-акия. Весна хороша в Петербурге. Она целомудренно-ясная. Как девушка шестнадцати лет.Генерал-губернатор едет к царю, в Петергоф. Я в том же поезде, в вагоне первого класса. Входит нарядно одетая дама. Она роняет платок. Я подаю его ей.— Вы едете в Петергоф? — говорит она по-французски.— Да, в Петергоф.— Вы не русский? — всматривается она в меня.— Я англичанин.— Англичанин? Как ваше имя? Я знаю, как ваше имя.Я колеблюсь минуту. Потом вынимаю карточку. Джордж О'Бриен, инженер, Лондон-Москва.— Инженер … Как я рада . .. приезжайте ко мне. Я буду вас ждать.В Петергофе я снова встречаю ее. На вокзале в буфете она пьет чай с каким-то евреем. Он очень похож на шпиона. Я подхожу к ней. Я говорю:Я счастлив встретиться снова.Она смеется.Мы гуляем с ней по платформе. Платформа разделена надвое рядами жандармов. Я спрашиваю:— Зачем здесь так много жандармов?— Вы не знаете? Готовится покушение на московского генерал-губернатора. Он теперь в Петергофе, поедет с этим же поездом. О, эти негодные анархисты …— Покушение? На генерал-губернатора?— Ха-ха-ха… Он не знает … Не играйте комедии …В вагоне кондуктор отбирает билеты. Она подает ему серый конверт. Я читаю внизу печатным курсивом: Петергофское Жандармское Управление.— У вас, вероятно, сезонный билет? — спрашиваю я ее.Она густо краснеет.— Нет, это так … Ничего … Это подарок … Ах, как я рада познакомиться с вами … Я так люблю англичан …Свисток. Петербургский вокзал. Я кланяюсь ей и украдкой иду за ней следом. Она входит в жандармскую комнату.— Шпионка, — говорю я себе. В гостинице я решаю: или за мной следят, и тогда я, конечно, погиб, или эта встреча — случайность, скучное совпадение. Я хочу знать всю правду. Я хочу проверить судьбу.Я надеваю цилиндр. Беру лихача. Звоню по адресу, у подъезда.— Барышня дома?— Пожалуйте.Комната — бонбоньерка. В углу букет чайных роз: цветочное подношение. На столах и на стенах портреты хозяйки. Во всех видах и позах.— Ах, вы пришли … Как это мило … Садитесь.Мы опять говорим по-французски. Я курю сигару, держу на коленях цилиндр.— Вы живете в Москве?— Да, в Москве.— Нравятся вам русские дамы?Лучшие дамы в мире.В двери стучат.— Войдите.Входят два господина, очень черных, очень усатых. Не то шулера, не то сутенеры. Мы жмем руки друг другу.Все трое отходят к окну.— Это кто? — слышу я шепот.Это? Ах, это инженер-англичанин, богатый. Ты говори, не стесняйся: он по-русски ни слова.Я встаю.— Жалею, что должен уйти. Честь имею вам кланяться.Снова жму руки. А на улице смех: слава Богу, я — англичанин. 26 апреля. Петербург. Генерал-губернатор едет обратно в Москву. Я брожу по Петербургу без цели.Вечереет. Над Невой пурпур зари. Четкий шпиц крепости пронзает небо.У крепостных дубовых ворот трехцветная будка: символ нашего рабства. За белой стеной темная пасть коридора. По каменным плитам эхо шагов. В камерах мрак, решетка окон. Ночью трепетный бой курантов. Великая скорбь на всю землю.Многие из моих друзей повешены здесь. Многие еще будут повешены.Я вижу низкие бастионы, серые стены. Мало сил отметить, мало сил разбить камень о камень. Но ведь день великого гнева придет...Кто устоит в этот день? 28 апреля В парке еще светло. Липы голые, но орешник уже оделся листвой. В зеленых кустах поют птицы.Елена рвет, нагибаясь, цветы. Оборачивается ко мне и смеется:— Как хорошо... Неправда ли, как сегодня радостно и светло?Да, мне радостно и светло. Я смотрю ей в глаза и мне хочется сказать, что в ней радость и что она, — яркий свет. Я тоже невольно смеюсь.— Как давно я не видела вас... Где вы были, где жили, что видели, что узнали?.. Что вы думали обо мне?И, не ожидая ответа, краснеет.— Я так боялась за вас.Я не запомню такого утра. Цветут ландыши, пахнет весной. В небе тают перистые облака, догоняя друг друга. В моей душе опять радость: она за меня боялась.— Знаете, я живу и не замечаю жизни. Вот я смотрю на вас и мне кажется, вы — не вы, а кто-то чужой и все-таки милый. Да, ведь вы мне чужой… Разве я знаю вас? Разве вы знаете меня? И не надо … Ничего не надо нам знать. Ведь нам и так хорошо?.. Не правда ли, хорошо?И, помолчав, говорит с улыбкой:— Нет, скажите же мне, что вы делали, чем вы жили?— Вы ведь знаете, чем я живу. Она опускает глаза.— Так правда ... террором?— Террором.По ее лицу пробегает тень. Она взяла меня за руку и молчит.— Слушайте, — говорит она наконец, — я ничего в этом не понимаю. Но, скажите, зачем убивать... Зачем? Вот смотрите, как здесь хорошо: расцветает весна, поют птицы. А вы думаете о чем? Живете чем?.. Смертью?.. Милый, зачем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25