- Цирки и театры надо будет всячески поощрять: это прекрасный способ воспитания масс.
- Ты слышишь, - ну? - Ваня? Он нас не будет высечь! - радостно вскрикнула Эмма. - Теперь ты можешь надевай свой костюм!
И все захохотали кругом.
Ваня щегольнул еще раз своими бицепсами и медленно натянул куртку снова.
- Од-на-ко! - покрутил головою Синеоков. - Как вы думаете, отец Леонид, нужна ли такому молодцу ослиная челюсть?
- Да-а-а... Это мощь!
- Нет, все-таки о тысячу дураков кулаки голые обобьешь, - серьезно отозвался Ваня: - И какая бы ни была плохонькая челюсть ослиная, она не помешает, а очень поможет.
- Это вы что же, по опыту знаете? - ввернул Иртышов.
- Исключительно по опыту!.. Что бы ни было зажато в руке, хоть пятак медный, - удар будет гораздо сильнее.
- Ну вот!.. Ну вот!.. - почти обрадовался о. Леонид. - Вот что говорят сами Сампсоны! - и посмотрел на Иртышова торжествуя.
Но Иртышов задорно подхватил вызов.
- Сампсоны - продукт усиленного питания... В селе, например, у кого сыновья крупнее? У кулаков!.. А вот в селе Коломенском под Москвой живал когда-то царь, тишайший до глупости, и выкармливал там дубину в сажень росту, - Петра, прозванного Великим... за великие мерзости, конечно...
- Чего, - увы! - не удалось сделать Екатерине, тоже Великой, подхватил Синеоков весело: - Плюгав вышел у ней Павел, - это на царском-то столе!
- А что царского в Николае? - неожиданно спросил Дейнека, всех обведя тусклым взглядом. - Не Сампсон и не царь... Мозгляк забубенный... И говорят, пьяница...
- Э-э, господа! - недовольно поморщился Иван Васильич. - Прасковья Павловна, - вам это ближе, - предложите Андрею Сергеичу пирожного!
- Чтобы рот заткнуть! - подхватил Иртышов.
- Отец богатырь был, а сынишка вышел мозгляк, - почему? - продолжал, возбуждаясь, Дейнека. - Ему бы шахтером быть, - пропивал бы субботнюю получку... пока кто-нибудь кишок бы не выпустил... Самому-то ему уж куда!..
- Я не могу этого допустить! - строго сказал Иван Васильич, но Дейнека продолжал, окрепнув в голосе:
- Шахту "Софья" кто взорвал? Рабочий Иван Сидорюк... Такой же мозгляк... с такой же чалой бородкой... В волосах кудлатых пронес в шахту спички-серники и папироску!.. Кто оказался виноват в этом?.. Я, инженер Дейнека. Почему я виноват?.. А потому, что не поверил мне Сидорюк Иван, что спичкой может взорвать он шахту... Я виноват, хорошо... пусть!.. Но я не женат, у меня нет сына... Иртышов был женат, имеет сына тринадцати лет... Он говорил вчера: хулигана и вора!.. Почему? - Сын ему не поверил... Кто виноват?.. Иртышов!
- Вот!.. Так!.. Вот!.. - одобрительно вмешался Иван Васильич. Спорьте!.. Доказывайте... Выходите из апатии... Вам это очень полезно!.. Хотите, я вас в комнату Иртышова помещу, а господина Синеокова, батюшка, к вам?.. Да, так мы и сделаем... Прасковья Павловна, переместите их завтра!
А Иртышов вытянул указательный палец длиннейшей руки в сторону Дейнеки:
- Вот видите, - вам же и оказалось полезно, что сын у меня хулиган и вор!.. Вроде гофмановских капель это вам!.. Кушайте на здоровье!.. А кто из него сделал хулигана и вора? - Общество, его воспитавшее!.. В мое отсутствие... Я в ссылке был!.. Да, именно, - хулиган и вор... и вымогатель!.. Обирал меня, иначе грозил донести... От него я из Москвы уехал.
- Хорошенький сынок!.. За-вид-ный! - фыркнул Синеоков, и вслед за ним захохотала Эмма, и с большим любопытством Ваня пригляделся к рыжему, а тот, заметив это, вскочил свирепо:
- Смешно вам?.. Дико, а не смешно!.. Дико то, что вам это смешно!.. Нет у меня времени заниматься такими мелочами, как какой-то гнусный мальчишка, и не было!.. Но все-таки... все-таки он не такая труха, как вы!..
Дарья брала уже раз подогревать самовар, - теперь вошла за тем же самым снова. Из всех лиц в этой комнате это было самое брезгливое, самое недовольное лицо: тяжелое, раскосое, оплывшее, полное самых мрачных мыслей. Она пила исподтишка на ночь, а Прасковью Павловну ненавидела за то, что ходила она в белом и сидела за столом, как барыня, - и теперь, войдя, отнюдь не заботливо, а очень угрюмо и враждебно кивнула ей на самовар:
- Еще, что ль?
И, похлопав по самовару ладонью и бросив ласковый взгляд на большое прочное лицо Вани, ответила Прасковья Павловна:
- Ну, конечно, еще!
Этой маленькой заминкой в общем разговоре от случайного вторжения Дарьи решил воспользоваться студент. Он поднялся мягко и сказал вкрадчивым голосом:
- Гос-спо-да!.. Мне не раз случалось оголосивать свою поэму "Ждата"...
Вкрадчивый голос перешел в томный, слащавый, замирающий, и когда поднялось на него несколько пар недоуменных глаз, он закончил:
- Одним только ритмодвижением... Вот!
И довольно проворно вытащил он из кармана свой венок, но уже не из листьев плюща, а из листьев падуба, росшего в укромном защищенном месте сада Вани, и, приняв позу строгую и надменную, поднял правую руку, как маг, творящий заклинания, и так с минуту он двигал рукою, затейливо чертя перед собою ромбы, квадраты, круги, знаки вопроса и еще что-то, понятное только ему, и когда кончил, торжественно поклонился и сел, не снимая венка, всем стало неловко, и только Иртышов сказал протяжно:
- Да-а-с!..
И бросил в рот крошку.
Подойдя к студенту и молча, но решительно снимая с него венок, обратился Иван Васильич к Эмме:
- Вы не играете?.. Нет у нас музыкантов, - так жаль!
- Я-я? - удивилась Эмма, покраснев. - Я знаю воздушный полет, - ну, я знаю смертельный петля... Я знаю много очень нумер, - ну, - музыкант нет.
- Жаль, жаль!.. Но завтра мы уберем ваш сад, - расчистим дорожки, подрежем деревья, какие можно будет, - акации, например... и мы попробуем сделать там беседку... Вы нам позволите, надеюсь, Иван Алексеич?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126