— Из Вавилона, — ответил Набусардар.
— Ты служишь в войске его величества царя Валтасара?
— Да.
— Ты отдыхаешь или поджидаешь в засаде шпионов? Последняя фраза озадачила его. Как она догадалась, что он разыскивает шпионов? Поэтому он постарался скрыть правду.
— Нет. Я ездил с тайным поручением в Сиппар и теперь возвращаюсь.
— В Вавилон?
— Да.
— Ты не голоден?
Сильнее молнии в пустыне поразил его этот новый вопрос. Она словно читала его мысли. Но хотя у него от голода сводило желудок, он сквозь стиснутые зубы процедил:
— Нет, я не голоден, благодарю тебя.
— Солдаты в дороге всегда хотят есть, — улыбнулось ему она и достала из плетеной сумы горсть ароматных лепешек. — Возьми, — предложила она. — Они вкусные. Сам царь Валтас не пробовал таких. Лишь жрецы Эсагилы угощаются ими, потому что ставят себя выше царя.
Он не взял лепешек.
Упоминание об Эсагиле пронзило его с головы до пят. В глазах встал образ погребенного пса. Что, если и эти лепешки отравлены? Если это новое средство лишить его жизни? А сама девушка — не тайное ли орудие жрецов?
Впрочем, он может ее испытать.
— Значит, лепешки — одна из тайн кухни жрецов?
— Представь себе, — засмеялась она, — представь себе, самой Эсагилы!
— Как же такой секрет стал известен тебе?
— А ты думаешь, что только жрецы владеют искусством проникать в чужие тайны? Эти лепешки вкусны сами по себе, но мне они кажутся еще вкусней оттого, что способ их приготовления украден у жрецов. Если б я не боялась кары жрецов, то расхохоталась бы от радости.
— И мне бы хотелось посмеяться над этой украденной тайной. Ты даже представить себе не можешь, как бы мне этого хотелось, но…
Она с любопытством взглянула на него огромными синими глазами.
— Но я тоже боюсь, — продолжал военачальник, — как бы меня не покарали боги.
— Каким образом?
— Мгновенной смертью, если лепешки окажутся отравленными.
Она рассмеялась серебристым, переливчатым смехом, но тут же стала серьезной.
— Этого тебе нечего опасаться, потому что лепешки пекли не пекари Эсагилы. Тот, кто их готовил, ненавидит Эсагилу всем сердцем. Он пек их для меня, чтобы доставить мне радость, пек для жизни, а не для смерти.
Она задумалась и добавила еще серьезнее:
— Теперь ты понимаешь, солдат? Не бойся и спокойно съешь их все. Может быть, кому-то и нужно, чтобы ты никогда не вернулся из своей поездки. Но мне нет дела до посольских тайн, которые вы развозите на глиняных табличках из Вавилона во все концы страны и света. Если бы ты умел читать в моем сердце, ты понял бы, как мне важно, чтобы ты жил. Теперь в свою очередь удивился Набусардар.
— Тебя это удивляет, — продолжала она, — но сначала поешь, а потом я тебя кое о чем попрошу. Ты мог бы в Вавилоне выполнить одну мою просьбу.
Она мечтательно вздохнула при этих словах.
Предложив ему сесть на траву под деревьями, Нанаи высыпала в подол его солдатской рубахи целую корзинку ароматных лепешек и придвинула к его ногам глиняный кувшин с козьим молоком. Она давала ему понять, что он может запить еду молоком, а чтобы он не боялся яда, взяла себе две лепешки и отхлебнула молока.
Не желая беспокоить его во время еды, она достала из сумы глиняную табличку и принялась чертить по ней металлическим резцом.
На диво искусной рукой она взрезала глину, умело выводя изображение священного быка. Едва приступив к этому занятию, она сразу же увлеклась им; ее щеки то розовели, то бледнели; глаза то разгорались, то вдруг, мягко мерцая, угасали.
— Как тебя зовут? — уже приветливее спросил Набусардар.
— А ты не знаешь? — улыбнулась она нежными губами. — Я прекрасная Нанаи и живу в Деревне Золотых Колосьев.
— А кто твои родители?
— Мою мать, которую призвал за воды Евфрата величественный Син, звали Дагар, моего отца, брата казненного после битвы с аммонитянами, мужественного Синиба, зовут…
— Постой, Нанаи, — прервал ее Набусардар, — достойный Синиб был твоим дядей? Да славится его доблестное имя.
— Мужественный Синиб был моим дядей. Он получил от царя высокий титул и отстраивал для себя в Деревне Золотых Колосьев новый богатый дом, когда завистливые жрецы приговорили его к смерти. Да будут милостивы к нему боги, в царстве теней. С той поры наш народ ненавидит служителей великого Мардука в Эсагиле. Мы верим в Энлиля, в его доброту, мы верим, что Энлиль, сотворивший мир, покарает Эсагилу.
Во время ее рассказа Набусардару припомнился долгий спор. после которого солдат Синиб был приговорен к смерти. Сначала за заслуги его произвели в военачальники, а царь Набонид, отец царя Валтасара, обещал ему благородный титул за усмирение аммонитян С одним отрядом он водворил на их земле порядок и вернулся победителем. К несчастью для Синиба, в пылу битвы была утеряна эмблема его отряда, что, впрочем означало для воина лишь пропажу палки из черного дерева, один конец которой был украшен изображением Мардука с орлиными крыльями. Но закон карал за это смертью. Потеря воинской эмблемы считалась самым тяжким проступком, и только слово царя могло его спасти. Царь Набонид наградил Синиба, возвел его в благородное звание, однако Эсагила, боявшаяся возвышения Синиба, повела против него интригу среди судивших его. В конце концов она добилась того, что Синиба, который одержал немало побед над врагами Вавилонии, все-таки приговорили к смертной казни: ему влили в горло расплавленный свинец.
При этом воспоминании кровь закипела у Набусардара в жилах, он невольно сжал рукоять меча, словно намереваясь схватиться с заклятым врагом. Но тут же овладел собой и, чтобы скрыть волнение, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39