— В вас есть нечто особенное, я просто в восторге.Отвернувшись, Лилиана критически взглянула на пейзаж, который писала.— Ах, он прекрасен! Какой талант! Уверен, Эдриан постоянно говорит вам об этом.Лилиана почувствовала тошноту, как случалось всякий раз, когда он упоминал о брате. Она словно играла роль в некой странной пьесе, изображая, что у них с мужем все хорошо, и стараясь, чтобы Бенедикт не узнал правду. Если бы ему стало известно о ее незавидном положении в собственном доме, он бы рассказал Тому или даже родителям, и скоро весь приход судачил бы о том, что «негодяй с Риджент-стрит» с трудом выносит свою жену. Какое унижение!— Конечно, он говорит вам, — повторил Бенедикт. Она постаралась весело засмеяться.— Эдриан очень занят, у него много работы.— Следовательно, не говорит.Лилиана пожала плечами. Да и как он мог говорить? В оранжерею он почти не заходит, на картины, развешанные ею у него в кабинете, даже внимания не обратил.— Искусство не слишком его интересует, — пробормотала она, беря палитру.— Нет, интересует. И очень. У него одна из самых замечательных коллекций в Лондоне, — сердито сказал Бенедикт.— Ну, я ведь не художник и рисую для своего удовольствия, — беспечно возразила Лилиана.— О Боже! Этого-то я и боялся! — простонал он, потом неожиданно встал на колено и схватил ее руку. — Он сделал вас несчастной, да? Не скрывайте, это же очевидно!— Бенедикт! Вы не понимаете, что говорите!— Я наблюдал за вами, к тому же знаю, что он за человек. Если бы он по-настоящему ценил вас, то не… вы знаете, что я имею в виду.— Что я знаю? У него много дел, вот и все.— Лилиана, подумайте! Разве он не оставлял вас надолго одну? И ночью? Разве, уезжая куда-то или получая какие-то письма, он не хотел, чтобы вы…— Простите? — Она улыбнулась, пытаясь скрыть растерянность. — Эдриан сейчас очень занят преобразованиями в Лонгбридже.— Да-да. Причем настолько, что не находит времени даже пообедать с вами.У Лилианы возникло сильное желание дать ему пощечину.— Ваши намеки мне не понятны. — Она выдернула свою руку. — И это не ваше дело. У нас все прекрасно.— Я должен вам поверить? — спросил Бенедикт, медленно поднимаясь.— Как сочтете нужным. Я буду весьма признательна, если вы оставите свои мысли при себе — они меня не интересуют. — Сняв фартук, Лилиана пошла за плащом.— Я только хочу, чтобы вы были счастливы, и сделаю для этого все, что в моих силах. Если он не может о вас заботиться, если все его внимание направлено куда-то еще…— Довольно! — закричала она. — Как вы смеете вмешиваться в мои семейные дела? Бенедикт, если вы сердитесь, что я вышла замуж за него, так и скажите! Но пожалуйста, не будьте жестоки!Он взял плащ и подал ей.— Я не могу быть с вами жестоким, мне просто очень жаль вас. Я хорошо знаю вас обоих, и мне тяжело видеть, как вы страдаете от его невнимания.Лилиана выскочила из оранжереи и побежала куда глаза глядят, лишь бы не видеть его и не слышать. Наконец она вернулась домой, поднялась по узкой лестнице для слуг, влетела в свою комнату и, захлопнув дверь, упала на кровать.Господи, теперь он узнал, что Эдриан ее не любит! Слабая надежда, которую она лелеяла все это время, рухнула, когда Бенедикт намекнул на существование другой женщины.Нет, этого не могло быть! Эдриан никуда не уезжал. Но ведь он исчезал на весь день, а Лонгбридж большой, в нем столько деревень, столько коттеджей, трактиров, гостиниц, сотни людей — тысяча возможностей для мужчины, который был известным любителем женского пола! Так почему она рассердилась на Бенедикта, если думала о муже то же самое? Но услышать это из чужих уст… Лилиана с яростью ударила по подушке. Не может быть, она этому не верит!Тем не менее она верила.Она потеряла Эдриана.А разве он принадлежал ей? Лилиана опять замолотила кулаком по подушке, словно пыталась уничтожить страшную правду.Вечером она не вышла к ужину, послав Эдриану записку, что у нее болит голова. Никого это не волновало, никто не зашел к ней, только горничная, которая принесла суп. Полли очень рассердилась, когда хозяйка отказалась от еды, и, прищелкнув языком, неодобрительно пробурчала:— Девочки Олбрайт были такими же, со странностями, они тоже не хотели есть.Расстроенную Лилиану совершенно не волновали ни девочки Олбрайт, ни их странности. Неужели она проведет остаток жизни взаперти, тоскуя по мужу и терпя его презрение? Но еще хуже, если он придет ночью, а потом, как всегда, оставит ее в одиночестве, с пустотой в душе, от которой можно сойти с ума.Да лучше умереть! Она для него только сосуд, кусок плоти, годный для производства наследника. И раз он безразличен ко всему остальному, тогда и она станет такой же.Эдриан не предполагал, что отсутствие супруги так его обеспокоит, пока не оказался за столом наедине с Бенедиктом. Столовая вдруг показалась ему слишком большой и тихой без веселого смеха жены, без ее споров о том, какой пудинг сегодня готовит повар.Видимо, Бенедикт тоже это заметил. Во время первого блюда оба молчали и жадно пили вино, словно их мучила нестерпимая жажда. К третьей смене блюд напряжение вроде бы немного спало.— Честно говоря, я никогда бы не подумал, что ты можешь так долго жить на одном месте, — сказал Бенедикт, доедая рыбу.— В Лонгбридже много работы, — пожал плечами Эдриан.— И ты не скучаешь по Лондону? По «негодяям» и прочему?Очередное болезненное напоминание о Филиппе, которые брат делал слишком часто.— Абсолютно, — солгал граф. — Но подумываю съездить туда на пару дней.Эта мысль пришла Эдриану только сегодня.— И наверняка представишь Лилиану своим друзьям? — почти с надеждой спросил Бенедикт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79