Генерал ордена Подвязки со съехавшей назад короной, с бородой, обвисшей, словно шерсть на передней лапе у болонки, требовал драпировщика. Французские герольды беспокойно сновали поблизости, смущенный Честер заторопился за помощью. Коннетабль заметил, что поставили только два стола вместо трех и не расстелили ковер. Своей немного запоздавшей учтивостью он заставил замолчать генерала и велел внести третий стол.До церемонии вручения ордена оставалось еще полчаса. Он открыл дверь во французскую комнату для облачений: наряды были ослепительны, а аромат попросту сшибал с ног. Три кавалера ордена святого Михаила, в эполетах и белом бархате, шумно беседовали; коннетабль, не обнаружив красной бархатной шляпы канцлера, вышел недовольный. Белые страусовые перья его покачивались, тридцать унций золота вокруг шеи позвякивали во время ходьбы.Английское чрезвычайное посольство, не менее пышно разодетое, довольно тихо дожидалось в соседней комнате. Анн, герцог де Монморанси, коннетабль Франции, послал пажа отдать распоряжение барабанщикам начинать, но произошла заминка, так как внезапно появился мальчик де Лонгвиль — французский сын Марии де Гиз, принесший неожиданные новости.Отмахнувшись от окружающей его суеты, Монморанси приподнял свои небесно-голубые одеяния и поспешно удалился.— Доказательство вины лорда д'Обиньи очевидно, — говорил он десять минут спустя, снова подобрав одежды перед тем, как уйти. — Когда мы выследим этого человека, Шоле, то, несомненно, заставим его признаться. Но помните: до этого момента не стоит говорить, что Тур-де-Миним — дело рук д'Обиньи. Я не могу освободить Кроуфорда без более веских доказательств. Дело д'Обиньи явно потребует самого пристального внимания… Мадам, я должен идти.Он не испытывал особой симпатии к вдовствующей шотландской королеве, но восхищался ее умением вести переговоры: никогда прежде она не делала ничего невпопад. Поспешно приведенный мальчиком, он нашел ее в обществе только одной из дам, сумасшедшего О'Лайам-Роу, оскорбившего короля, и какого-то крупного мужчины. Монморанси смутно припомнил, что это скульптор.Слушая рассказ, он понял, что худшие ожидания оправдываются. В руках скульптора Эриссона находился некий фламандский купец по имени Бек, готовый под присягой подтвердить вину д'Обиньи в Руане. В добавление к этому ирландец только что принес весть, будто злоумышленник шатается по Шатобриану с намерением причинить вред маленькой королеве.Если его поймают, то превосходного козла отпущения, находящегося сейчас в Старом замке, придется освободить, а короля убедить отказаться от дружбы с д'Обиньи. В глубине души коннетабль ничего лучшего и желать не мог, но понимал, что такой подвиг дипломатии превышает его возможности. Он сказал, пристально глядя на Марию де Гиз:— Мы ничего не сможем сделать, пока посольство здесь… Черт побери! Как отнесутся уполномоченные, присланные просить руки нашей принцессы, к тому, что мы станем прочесывать окрестности в поисках французского убийцы, полного решимости покончить с девочкой… особенно если станет известно, что его вдохновляет английская оппозиция. У вас есть основания считать, что покушение будет предпринято именно сегодня?На вопрос ответил О'Лайам-Роу:— Только то, что этот человек уехал из дому и направился в Шатобриан. Вполне вероятно, что девочку постараются убить, пока Робин Стюарт на свободе, а сам лорд д'Обиньи при исполнении своих обязанностей. Может, обыскать дома…— Нет. Это немыслимо, — возразил коннетабль. — Нет. Я должен идти. И вы тоже, господин герцог. Спасибо вам, господин Эриссон, и вам тоже, милорд Салиф Блюм. После церемонии мои служащие вызовут вас и тайно арестуют господина Бека. А пока девочке будет предоставлена двойная охрана. Мой лейтенант прибудет в ваше распоряжение. Возьмите столько людей, сколько потребуется. Не нужно пугать ее величество, пусть люди спрячут оружие. Опишите моему лейтенанту приметы Шоле. Поиски, возможно, и не начнут, но будут настороже. Между банкетом и заседанием я, если смогу, вернусь к этому вопросу. Мадам… господа…Великий картежник ушел. Филим О'Лайам-Роу, чьи волосы цвета осенней листвы встали дыбом, а глаза ввалились от трудной бессонной ночи, сжал кулаки, ударил ими друг о друга и выругался. Вдовствующая королева, почти забыв о его присутствии, повернулась к окну, взгляд широко открытых глаз Маргарет Эрскин последовал за ней. Но Мишель Эриссон, так неожиданно прибывший следом за ирландцем, провел своими искривленными подагрой пальцами по всклокоченным седым волосам и сквозь зубы пробормотал:— Лайам aboo, сынок, Лайам aboo! Мой гэльский поистрепался, как пообтерлась в седле задница моя, но если ты говоришь то, что я надеюсь услышать, Лайам aboo, сын мой, Лайам aboo!На озере ранний туман рассеялся и маленькие лодки отогнали на середину. Небольшая группа музыкантов, осторожно передвигаясь по украшенному цветами плоту, настраивала ребеку, лютню и виолу для предстоящей репетиции, и ноты в неподвижном воздухе звучали тонко, словно крики ловцов устриц. На берегу, на арене для турниров, вокруг павильонов и трибун суетились люди.Все выглядело великолепно, хотя и не совсем ново. Тема и костюмы сегодняшнего представления уже использовались прежде, но для английских уполномоченных это было достаточной честью. Трибуны в классическом стиле Сибека де Карпи 31), окружавшие арену для турниров, были заново украшены гирляндами из виноградных листьев и бюстами, картушами и фигурами крылатых гениев, несущих три королевских флага: после церемонии вручения ордена, банкета и заседания вечером предполагался рыцарский турнир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111