Несколько раз она, словно уж, выскальзывала из рук ненавистного ей человека, но пространство было слишком тесно, да и силы стали изменять несчастной. Наконец настал момент, когда Рене крепко держал в своих объятьях обессиленную женщину.
— Я заставлю тебя полюбить меня! — прохрипел он, и взор его налившихся кровью глаз впился в искаженное ужасом лицо Сарры.
Эти слова и взгляд подействовали на нее как удар бича, и, собрав последний остаток сил, она оттолкнула Рене, крикнув: — Никогда! Никогда я не полюблю тебя, негодяй!
Было что-то особенное в тоне ее голоса, что произвело впечатление на Рене; он перестал преследовать ее, остановился и некоторое время молчал, вытирая выступивший на лбу пот. Наконец он сказал:
— Выслушайте меня, мы должны поговорить и объясниться. Не бойтесь!.. Если только вы не откажетесь выслушать меня, то я не возобновлю попыток овладеть вами насильно. Вот видите, я даже отошел в сторону.
Рене действительно отошел в сторону и уселся верхом на скамейку.
Сарра с ужасом ждала, что будет дальше, притаившись в дальнем углу комнаты. Между тем Рене продолжал:
— Я должен повторить, что все мое существо полно непреодолимой любви к вам.
— О! — перебила его Сарра, и в этом простом восклицании, как и в сопровождавшем его жесте, было столько презрения, ненависти, брезгливости, что Рене на миг почувствовал себя сбитым с толку.
Однако эта растерянность продолжалась недолго, и он снова заговорил:
— Я знаю, что моя любовь ненавистна вам, и не пытаюсь побороть вашу антипатию. Но подумайте сами: мы здесь одни, вы — со своей ненавистью и слабостью, я — со своей силой и любовью. Борьба неравна, если только вообще возможна… Ведь вы ненавидите меня, не правда ли? — Я вас просто презираю! — ответила Сарра.
— Ну, презираете, ненавидите — не все ли равно? Но я-то люблю вас!
Сарра встала на колени и, молитвенно сложив руки, произнесла:
— Господи Боже мой! Убей меня на месте, но сделай так, чтобы мне не пришлось долго слышать пакостные речи этого человека! Рене дико расхохотался и сказал:
— Ты делаешь большую ошибку, красавица моя, обращаясь с такой мольбой к Богу. А вдруг Он исполнит твое желание и убьет тебя теперь, как раз в тот момент, когда я хотел поговорить с тобой о любимом человеке, о котором знаю кое-что интересное?
На лице Сарры отразилась такая сложная, такая трогательная игра чувств, что даже Флорентинец-отравитель, этот не знавший жалости человек, почувствовал какой-то слабый укор совести. — Слушай, — сказал он, — хочешь ты спасти его? — Хочу ли я? Боже мой!.. Рене продолжал:
— Ему грозит смертельная опасность — даже больше: неизбежная смерть! — Ему?
— Над ним тяготеет такое обвинение, которого уже достаточно для присуждения к смертной казни. Но его даже не будут судить, потому что парламент может оправдать его; его не пошлют на Гревскую площадь, потому что палач может призадуматься и отказаться выполнить приговор. Нет, его попросту прирежут потихоньку, и это случится в самом непродолжительном времени.
Сарра вскрикнула от ужаса, представляя себе страшную картину смерти Генриха Наваррского.
Однако Рене, не обращая на это внимания, безжалостно продолжал:
— Так слушай же, слушай меня!.. О, я люблю тебя, люблю безумной, бешеной страстью, которая пересиливает во мне все, даже ненависть и желание мести. И я готов пожертвовать своей местью, готов спасти Генриха, если ты согласишься полюбить меня хотя бы на один только день!
— Боже мой, боже мой! — простонала Сарра, закрывая лицо руками.
— Скоро, очень скоро, всего через каких-нибудь двое суток наступит великий день, день беспощадного избиения гугенотов.
— Боже мой! — воскликнула Сарра, объятая смертельным страхом за участь любимого человека.
— Всех их перебьют, — продолжал Рене, — все падут: крестьяне и дворяне, короли и рабочие, все, кто не желает слушать мессу.
— Но это невозможно!.. Король Карл никогда не допустит этого! — Король больше не царствует. — Кто же царствует?
— Королева Екатерина, или — вернее — я! Полюби меня, и я спасу твоего Генриха.
— О, никогда, никогда! — с горьким отчаянием вскрикнула Сарра.
— Значит, ты не хочешь спасти человека, которого любишь? Пойми, все готово, назначены день и час. Через двое суток Париж озарится кровавым пламенем и огласится звуками выстрелов и стонами убиваемых. Все вожди гугенотов погибнут: адмирал Колиньи, герцог Конде и наваррский король. Ну, теперь ты видишь, какая страшная опасность грозит ему!.. Однако стоит тебе только захотеть — и я спасу последнего!
— Рене! — сказала Сарра. — На вашей душе и без того много грехов. Спасите Генриху жизнь, и я отдам все свое состояние, которого вы так домогались, и буду денно и нощно молить Бога за вас.
— Нет! — крикнул Рене, в котором действительно страсть перевешивала в данный момент все остальные чувства. — Я хочу лишь твоей любви. Так говори же, хочешь ли ты, чтобы Генрих Наваррский остался жив? Полюби меня — и я тогда спасу его! — Боже мой, неужели Ты не сжалишься надо мною? — простонала красотка-еврейка.
— Ты делаешь большую ошибку, Сарра, не пользуясь единственным добрым чувством, всколыхнувшимся во мне… О, стоит лишь тебе сказать «я буду твоей», и я клянусь, что спасу Генриха!
Сарра не сказала этого, но Рене видел, что она уже бессильна сопротивляться ему. Тогда он молча двинулся к ней, и она осталась стоять на месте, не убегая от него. Он схватил ее за руки — она не отдернула их… Он прижался к ее лицу пылающими устами — она не отшатнулась и только тихо пробормотала:
— Боже великий и милосердный! Спаси моего Генриха и убей меня!
И Бог явил чудо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32