Все мужики в постоялых дворах и на сменных станциях пялились на меня во все глаза, пускали слюни. Странно им было видеть такую красавицу, отправившуюся в дальний путь в сопровождении всего лишь старой служанки. Два дурака таких – сменные кучера – остановили раз карету в лесу и попытались обсудить со мной тему телесного счастья. Один вернулся на козлы с выбитыми зубами, второй – со сломанной рукой поплелся пешком домой.Ибо мужчин в этом мире выбираю себе я. Сама.Этот кучер был тихий. Тихий похотун. Подобные мямли женщинам, в которых влюблен тихий похотун, кажутся придурковатыми. А они просто млеют… и не смеют.Но ты им только намекни… Буря. Натиск! Ураган!..Но зачем это мне? С кучером да лакеем заниматься любовью надо дома, в тиши да покое, вымывшись и побрызгавшись благовонной водичкой, заставив и эту скотину привести себя в порядок. От этого же за версту воняло конским потом.Словом, кучер коней остановил возле трактира «У жареного фазана», я разбудила Юлию, и мы направились внутрь этого помещения крепкого, с низкой крышей, с одной-единственной дверью и двумя подслеповатыми окнами – точно такого же, каким была эта харчевня и тридцать лет назад, и быть может, пятьдесят. Кучер, сидя на козлах, остался ждать.В трактире сидели за огромным дубовым столом, изрезанным ножами, шпагами, исписанным похабщиной и сведениями о неутоленных желаниях человек восемь, но внимание по-настоящему привлекали лишь господа королевские мушкетеры. Три здоровенных, толстомордых мужчины с красными носами и крошками хлеба в плохо завитых усах разглагольствовали о нескончаемой вот уже двадцать лет войне короля Луи Тринадцатого с кальвинистами, некогда сидевшими в Ла-Рошели и вступившими с сношения с Англией, а теперь уже выбитыми оттуда и сбежавшими в земли немецких княжеств, откуда несчастных протестантов католикам просто позарез надо зачем-то выбить. Обычный треп мужчин на темы, им не понятные, но из-за избытка свободного времени и обилия дешевого вина обмусоливаемые то так, то эдак.Увидев меня, мушкетеры замолчали, уставились в нашу с Юлией сторону с такой страстью, что у бедной моей служанки подкосились ноги, и она чуть не села мимо скамьи, стоящей возле выбранного мною стола.Мушкетеры мне понравились. Было в них нечто дикое, необузданное, выглядели они скорее животными, чем людьми, и при малейшем удобном случае, думаю я, изнасиловали бы нас, не помолясь и потом не исповедуясь. Таким отдаваться – и удовольствие, и мука. Истерзает такой тебя всю – и вышвырнет, как ненужную вещь. Да что там вещь – как тряпку…Заметив, как я смотрю на мушкетеров, Юлия поспешила меня предупредить:– Побойтесь Бога, синьора! Вы ж три дня, как роди ли. Вам нужен отдых.Старая сволочь была права. После родов я еще не оправилась. Три дня тряски в карете – не отдых для роженицы. И ночевки в постоялых дворах с брехливыми собаками за стеной и петухами, орущими чуть ли не в полночь, удовольствия не приносили. Хороший мушкетерский фаллос во мне только нарушит незажившее естество, а плоти не насытит, спокойствия душе не принесет.– Ты права, – согласилась я. – Не буду.Но мушкетеры про мои роды не знали, потому пялились на меня так, словно я раздета до самых костей и они примеривают те мягкости мои, что особенно любезны взорам и лапам мужчин. Самый старший – с носом самым сизым и с глазами, налитыми кровью, как у быка, некогда красивый, а теперь… нет, все еще красивый, даже обаятельный… встал из-за стола, и оттуда – шагов с пяти от нас – галантно поклонился, сняв шляпу и обметав ее пером пол.– М… мадам, – произнес он это слово так, словно споткнулся о него.– Месье, Переводчик здесь использовал именно слова «мадам» и «месье», принятые в современном французском языке и хорошо известные русскому читателю. В описываемое время эти слова касались лишь особ королевской крови. Правильнее было бы сказать Софии: «Сударь».

– ответила я, и улыбнулась.И тотчас вся эта орава полезла через свой стол к нам, весело галдя, как мальчишки:– Мадам! Какая вы красавица! Вы красивее всех во Франции! Говорят, при короле Анри была такая же. Дав но – лет тридцать назад. Такая красавица! Как вы! София Аламанти! Слышали про такую?Кабатчик поставил передо мной глубокую миску с куриным бульоном и куском птицы в ней. В горячей воде плавали желтые кругляшки, говорящие о том, что либо курица была упитанной, либо повар бросил в воду кусок масла, а курица была худой. Еще были вареные обрывки теста – галушки. И разваренная луковица размером с мой кулак. Точно такую же миску с тем же набором дрянной, но сытной пищи поставил он и перед Юлией. Старший мушкетер – тот самый, что выглядел самым красивым из них и имел самый сизый нос – возопил:– Наглец! Каналья! А нам сказал, что куриного бульона нет!И с этими словами влепил такую оплеуху кабатчику, то тот пролетел до самой стойки и едва не расшиб о нее голову.– Месье… – проговорил кабатчик слабым голо сом, – ваш бульон уже на вашем столе.Мушкетеры, дружно гогоча, повалили через столы к своим местам:– Ай-да, д'Атос! Молодец! Один удар – и бульон на столе. А дал бы два раза – был бы еще и окорок, – во пили они. Разлили бургундское по глиняным кружкам и подняли их, пялясь в мою сторону. – За прекрасную не знакомку!Смотреть на них было смешно и приятно. Эдакие распоясавшиеся скоты. Командиров их здесь нет, приказывать им некому, народ все вокруг беззлобный, крестьянский, шалить дворянам можно вовсю, за ущерб платить никто не потребует. С такого рода вояками встречалась я при дворе Анри Наваррского не раз, знаю, что обуздать их может только обещание пожаловаться капитану королевских мушкетеров либо самому королю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51