Бард был назначен главнокомандующим королевской армией и всеми войсками, которые должны были выставлять на поле брани союзники и вассалы Астуриаса.«Итак, под мою руку перешли войска Астуриаса и Маренжи. Что ж, будем считать это началом. Придет день, и я возглавлю все вооруженные силы Сотни царств, тогда все будут бояться и уважать меня».Вот теперь, когда Маренжи попала под его власть, он имеет право осмотреть окрестные земли, а также побывать на острове Безмолвия.«Для начала следует объявить служительниц вне закона и изгнать их с острова».Бард был уверен, что жители Маренжи сочтут это требование святотатством. Чтобы усмирить их, он попросил Аларика издать прокламацию, в которой объявлялось, что кое-кто из населения Маренжи, как полагают, предоставил убежище нареченной Барда ди Астуриен. Любой человек, скрывающий сведения о том, где прячется Карлина ди Астуриен, считается предателем и может быть подвергнут суровому наказанию.Аларик с большой неохотой подписал это заявление и в частной беседе выразил свое недовольство:— Зачем ты преследуешь женщину, которая не желает тебя видеть? Мне кажется, тебе следует жениться на Мелисендре. Она просто замечательный человек, мать твоего сына. И Эрленда следует усыновить. Такой хороший, добрый мальчик, у него есть ларан. Женись на ней, и я устрою роскошную свадьбу.Бард твердо ответил, что его повелителю и брату не следует вмешиваться в такие дела, в которых он ничего не понимает по причине возраста.— Ну, — улыбнулся Аларик, — если бы мне было на десяток лет побольше, я бы сам женился на Мелисендре. Она мне очень по душе. И ко мне хорошо относится — разговаривает со мной так, словно не замечает, что я калека.— Что еще ей остается! — в ярости прорычал Бард. — Если она посмеет сказать тебе хотя бы одно грубое слово, я сверну ей шею. Она знает об этом.— Что за речи, Бард! Зачем такая злоба? Я знаю, что я инвалид и мне еще надо научиться жить с этим ощущением, — сказал Аларик. — Леди Хастур, которая ухаживала за мной в Башне Нескьи, говорила, что не важно, как я выгляжу. Вот Джереми тоже искалечен, но это просто удивительный человек. Очень трудно свыкнуться с мыслью, что Хастуры — враги, — неожиданно признался юноша и вздохнул. — Я нахожу, что политика для меня темный лес, Бард. Как бы я хотел, чтобы повсюду установился мир. Мы могли бы стать друзьями с домом Варзилом, который относился ко мне как отец. Я привык, что со Мной обращались как с инвалидом — собственно, я и есть инвалид. Не могу одеться без посторонней помощи, даже хожу с трудом, но вот такие добрые люди, как Мелисендра, помогают мне понять, что я ничем не хуже других. Да-да, она так и говорит: «Что вы, ваше величество, чем вы хуже других…»— Вы — король, а как это король может быть хуже других? — не понял Бард.Аларик вздохнул:— Ах, жаль, что ты не понимаешь. Я совсем другое имел в виду, Бард. Конечно, тебе трудно понять — ты такой сильный, ты вообще никогда не болел, никогда ничего не боялся. Как ты можешь узнать… Когда в первый день эта лихорадка напала на меня, когда даже вздохнуть не мог, я так испугался… Джереми и три знахарки короля Одрина всю ночь провели возле моей постели — все пытались посредством звездных камней изгнать болезнь. Семь ночей… Они помогали мне дышать, давили вот сюда и сюда — и помогали дышать, Бард. Понимаешь?..Бард едва не усмехнулся, слушая признания брата, однако сумел взять себя в руки. Он не собирался смеяться над ним — это было просто пошло. Он — здоровяк, Киллгардский Волк — будет подсмеиваться над несчастным человеком, да еще и собственным братом? Другое до печальной усмешки покоробило его в словах Аларика — замечание, что Бард никогда не испытывал страха. Вспомнился ужас, который охватил его на берегу озера Безмолвия. Этот наплыв искореженных лиц, что подмигивали ему из зеленоватого тумана. Вспомнилось, как он свалился с коня — хорошо, что еще не разрыдался. Плакать плакал, но не навзрыд. Еще чего не хватало!.. То-то Мелисендра порадовалась бы!.. Конечно, никому и никогда он не признается в этом. Даже брату… Тем более брату… Вместо этого он грустно ответил:— Что ты, Аларик! Если бы ты знал, как я боялся, когда в первый раз принял участие в битве.Брат теперь завистливо вздохнул:— В ту пору тебе было не больше годков, чем мне теперь, а тебя после той битвы сделали королевским знаменосцем. Все же есть различие между нами, брат. Ты держишь в руках меч, значит, способен хоть что-то противостоять страху. А мне что противопоставить страху? Только лечь я могу и подумать — почему бы мне не умереть? Трудно, когда понимаешь, что уже ничего нельзя исправить. Как ни старайся… С другой стороны, ты каждый раз испытываешь страх, когда вступаешь в бой, — конечно, сейчас меньше, а мне этого не дано. Никогда мне не узнать, храбр я или труслив. Знаешь, это грустно, когда впереди сплошная беспросветность. Вот что удивительно, — неожиданно оживился Аларик, — разговаривая с некоторыми людьми, мне становится неуютно, стыдно. Я чувствую себя больным, парализованным трусом. С другими же, такими, как Варзил или Мелисендра, я разговариваю как равный, понимаю, что жизнь не такая уж плохая штука. Ты понимаешь, что я имею в виду? Хоть немного?Бард грустно вздохнул. Он понимал, как трудно Аларику, как он ищет понимания, сочувствия. Подобная тоска всегда была чужда Киллгардскому Волку. Он уже встречался с подобным испытующим взглядом — так смотрели тяжелораненые солдаты, заглянувшие в лицо смерти и, к своему удивлению, оставшиеся в живых. Вот это смутное, неосознанное удивление, перемешанное со страхом, стыло на самом донышке их зрачков, словно они увидели что-то такое, о чем так хочется и никак не возможно рассказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159