– Я начал лучше учиться, потому что у Уолта лицо светлело, когда я получал хорошую отметку, и мне хотелось увидеть, что с ним будет, если я получу «отлично». И я перестал драться. Ну, почти перестал, – поправился он, – потому что иногда какому-нибудь гаду все-таки удавалось меня спровоцировать. Но я старался. А в восьмом классе он стал учить нас с Ноем летать. У Уолта и Дот была летная школа и несколько небольших самолетов, и Уолт пообещал нам, что, если мы освоим теорию и сдадим экзамен, он позволит нам управлять «Цесной». Поэтому мы с Ноем по уши залезли во всякие толстые книги, которые он нам дал, и все свободное время изучали аэродинамику. Это было совсем не просто. И я помню, как однажды я устроил себе перерыв, пока Ной говорил с каким-то одноклассником по телефону, зашел в гостиную и начал рыться в ящике с фотографиями. Там сбоку был засунут какой-то старый конверт, которого я раньше не замечал. Я открыл его, и в нем оказалась пачка очень старых фотографий, а на них – девочка и три мальчика, два постарше, а один совсем маленький, как Хейли, наверное. Мне нравилось рассматривать старые фотографии – будто заглядываешь в дыру во времени. Машины на улицах, одежда и выражение на лицах детей – все совсем другое. Я перевернул одну из них, и на обратной стороне было написано: «Дик, Фрэнк, Дороти и крошка Роджер. 1934 год». Тогда я понял, что это Дот и ее братья, и опять стал рассматривать их лица, а особенно маленького с идиотской улыбкой на лице, потому что знал – когда тот подрастет, он ударит Уолта лопатой. Там была еще одна фотография, на которой Дот уже в форме стояла рядом со старшими братьями и с Роджером уже примерно моего возраста, и я опять изучал его глаза и пытался разглядеть скрытое в них зло. А вместе с фотографиями в конверте лежала еще какая-то бумага, и когда я ее развернул, то понял, что это разрешение на брак, выданное парню по имени Перси Смит и… и Дороти Элизабет Старретт.– Как это? – не поняла Алисса.– Да, Дот, была раньше замужем, – объяснил Сэм, – как и Уолт. Я знал об этом. Смит – это фамилия ее первого мужа, и она носила ее после его смерти. Мне раньше как-то и в голову не приходило, что у нее была девичья фамилия. Все ее письма из ящика были подписаны «лейтенант Дот Смит». Я тогда долго сидел и гостиной и чувствовал себя крайне паршиво, потому что осознал, что маленький братец Роджер – это и есть мой отец. И что мой собственный отец сделал Уоша калекой. Но тогда я окончательно убедился в том, что Дот и Уолт не знают моего настоящего имени. Они всегда называли меня Ринго, и я подумал… – Сэм глубоко вздохнул, – что если бы они знали, как меня на самом деле зовут, то никогда не пустили бы в свой дом. И от этого мне было очень тошно. Тошно, потому что я был уверен, что они выгонят меня, когда все узнают, но обманывать их было еще хуже. Я просто не знал, что делать.– Ох, Сэм, – с сочувствием прошептала Алисса. – Я пошел домой и не спал всю ночь. А следующий день был субботой, и я знал, что Ноя не будет дома, поэтому взял толстый учебник по аэродинамике и пошел к Уолту. Я положил книгу на его стол и сказал: «Спасибо, что дали мне ее почитать, сэр». Он удивился, откинулся на стуле и спросил: «Ты что, раздумал учиться летать?» – Сэм до сих пор помнил, какой мягкий голос и добрые глаза были у Уолта. И еще помнил, с каким трудом сдерживал тогда слезы. Ему и сейчас пришлось немного помолчать, прежде чем заставить себя рассказывать дальше.– Я сказал, что не могу учиться летать, потому что мне нечем платить ему за уроки, а учиться из милости я не желаю. Уолт вообще редко сердился, а уж на меня с Ноем и вовсе никогда, но тут он сразу помрачнел и сказал, что эту гадость про «милость» придумал, наверное, мой отец. А я объяснил ему, что отец ничего не знает об уроках, а он смотрел на меня и никак не мог понять, к чему я веду. Он спросил: «Так ты не хочешь учиться?» И я собрал все мужество, сжал кулаки и решился. Я сказал ему, что он сам не захочет меня учить, когда узнает, кто я такой. Мне казалось, Уолт все еще ничего не понимает, и я уже было открыл рот, чтобы выложить ему, что я сын его заклятого врага, но тут он просто убил меня на месте. Он сказал: «Роджер Старретт, ты что же, считаешь, что я не знаю твоего имени? А как ты думаешь, почему я прозвал тебя Ринго? Да потому, что у вас фамилии похожие: Ринго Старр, Ринго Старретт». Теперь уже я ничего не понимал. Я объяснил Уолту, что только вчера узнал, что Дот – моя настоящая тетка и настоящая кровная родня, а мой отец – это тот самый ее брат, который покалечил его. Я заявил ему: «Я тоже Старретт. И вы должны меня ненавидеть».Сэм помнил этот разговор так, будто он происходил вчера. И помнил, каким стало лицо Уолта, когда тот наконец понял, что Роджер возвращает книгу, чтобы Гэйнсам легче было прогнать его из своего дома и из своей жизни.– Я навсегда запомнил, что сказал мне тогда дядя Уолт, – продолжил Сэм, и его голос дрогнул. – Он сказал: «Ринго, милый, ведь ты – это не твой отец. Ты – это ты, и я буду любить тебя всегда, до самой своей смерти. Буду любить тебя, даже если окажется, что твоя настоящая фамилия Гитлер». И еще он напомнил мне, что Дот ведь тоже Старретт, и это совсем не мешает ему любить ее. Я тогда… – Сэм опять замолчал. – Я только тогда по-настоящему понял, как надо любить, – наконец прошептал он. – Без всяких условий и оговорок.До того самого дня Роджер считал, что дружба с Гэйнсами досталась ему по счастливой случайности и в любой момент может быть потеряна. Так он и жил, зная, что рано или поздно опять зарвется, как это вечно с ним бывало, или совершит что-нибудь непростительное и будет изгнан из этого рая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77