— Нет, Машенька, не из этого оружия стреляли, — наконец сказал он.
И у меня внутри все оборвалось.
— Как?! Давайте остальные посмотрим.
— Ну давайте, смотрите сами.
Я настроила микроскоп и стала разглядывать объекты, а Юлий Евстигнеевич давал пояснения.
— Вот видите: здесь след бойка очень похож, а поля нарезов смотрите — ну совсем другие. Правда?
Я вынуждена была признать, что это так.
— А вот здесь — наоборот. Поля нарезов почти идентифицируются, но так бывает у табельных ПМов одной серии. Зато боечек не похож. Убедились?
— Юлий Евстигнеевич. — я еле сдерживала слезы, — ну как же так? По всему же получается, что это — то самое оружие. Может, еще посмотрим?
— Машенька, милая, что ж вы так расстроились? Большие надежды возлагали на это оружие? Вы же сейчас заплачете, не смейте. Ну что еще сделать? Я сейчас разберу пистолеты, посмотрим на боек — может, он подвергался изменениям? Знаете, бывает достаточно провести напильником, как рисунок следа удара меняется. И на ржавчинку в стволе посмотрим: может, туда вату мокрую пихали, есть умельцы, а коррозия изменила очертания полей нарезов.
Эксперт ловко разобрал оружие, осмотрел, чем-то смазал, протер лоскутком…
— Нет, Машенька, к сожалению, ничем не порадую. Но обещаю еще посмотреть повнимательнее, может, придумаю что-нибудь. Ну, не расстраивайтесь; беда с этими женщинами!
Он достал из кармана огромный накрахмаленный платок и натуральным образом утер мне нос, поскольку слезу я все-таки пустила.
— Молодой человек, забирайте вашу слабонервную даму, может, ей стопочку налить для успокоения нервов?
— Нет, — выкрикнула я. — Спасибо, мы пошли. Когда мы вышли на улицу, я вздохнула:
— Жаль, красивая была версия.
— Ну. Машка, ты даешь! — укоризненно сказал мне Синцов. — Вот уж не ожидал от «железной леди» слез и соплей. Нет, правда, я и представить себе не мог, что ты можешь расплакаться из-за отрицательной экспертизы!
— Могу. Я вообще плакса.
— Ой, не смеши меня. Видел бы кто, как правовая экстремистка слезы льет!
— Хочу и плачу, кому это мешает?
— Нет, даже забавно… Ну поехали, противоречивая ты моя, надо узнать, как там дела у Стаса.
13
— Задержал? — строго спросила я стажера.
— Задержал. Только у меня большие сомнения, что он убийца.
— Естественно, у меня тоже.
— А уж у меня-то какие сомнения! — добавил Андрей. — Только знаете что, друзья: пусть этот несчастный посидит хоть три дня, и вообще чем дольше они считают, что мы верим в эту сказочку, тем лучше. Что-то мне неспокойно на душе. Хоть я вас из ЦАБа выкрал, все равно волнуюсь. Мы имеем дело с опасными субъектами, которым нечего терять.
— Андрей, ну что ты говоришь! По-моему, ничего нам не угрожает, кроме неприятных эмоций оттого, что мы под колпаком.
— Да? А по-моему, эти люди уже дошли до края.
— Ты что, не знаешь, что следователей не убивают? Какой смысл, следователь лицо заменяемое: одного убьешь, другому дело дадут. А потом, ты что, не видишь, что в наше время не надо никого убивать? Достаточно дело забрать из производства, и все. Можно в город — там все вопросы решаются как надо, а еще лучше в Генеральную, по крайней мере, я у Генерального прокурора уже спросить ничего не могу. И знаешь, у меня такое впечатление, что Горчакова от нас неспроста убрали. Ты же хотел, чтобы я дело Шермушенко ему отдала, переговоры вел об этом? Им это не понравилось.
— Тогда получается, что у них марионетки в городской прокуратуре? — предположил Стас.
— Я этому не удивлюсь, — мрачно сказал Синцов. — А куда ты его опустил? — спросил он стажера. — В изолятор ГУВД или в районный?
— В главковский, — ответил Стас. — Там все было готово к приему, как мне сказали. Мне Горюнов обещал отзвониться, как только будет результат.
«Интересно, знает Стас о моих отношениях с Горюновым или нет», — подумала я. Вот к нему-то есть все основания поревновать, а не к Синцову…
Стасу отзвонил не Горюнов, а старый мой знакомый оперативник из главка, который занимался камерной работой. Ему я доверяла как себе.
Он сообщил Стасу, что азербайджанец в камере рассказывает, что убил девчонку, дочку мента, знал о том, что она дочка мента, так надо было. Потом взял кольцо, деньги из сумочки и ушел.
— По-моему, это бред, — сказал Стас. Я не верю, что этот Диамат, или как его гам, — убийца. Тут что-то не так.
Я взяла трубку и перезвонила оперативнику, который принес эту весть.
— Маша, сам ничего не понимаю, — признался он. — Ерунда какая-то получается, но агент надежный с ним работает. Похоже, он действительно берет убийство.
— Стас, может, тебе еще раз его допросить? Поехали, допросим, — предложила я.
И мы поехали и допросили его еще раз… Ничего! Как стоял Сабиров на своем, так и стоял. Не убивал он.
Когда мы со Стасом вышли из ИВС, он пожал плечами:
— Не знаю, даже если бы ты мне сказала, что он убийца, я бы не поверил. Но по камере-то идет информация…
— Неужели довелось на старости лет повоевать с достойным противником? С разведчиками, — мечтательно сказала я. — Скажите, пожалуйста, вы бы поверили, если бы оп признался на допросе?
— Нет, — уверенно сказали мужчины в один голос.
— Я бы подумал, что на него надавили, — сказал Стас. — Или купили.
— Л у нас какая ситуация: на допросе он все отрицает, а в камере признает. Видишь, Стас, ты за сомневался: сам говоришь, информация по камере идет, и не учитывать ее ты не можешь. Мальчики, нам очень повезло: мы имеем дело с тонким противником.
— Но я не понимаю, зачем такие ухищрения? Эту информацию по камере все равно ведь к делу не пришьешь! Так что вес впустую, ведь значение для дела имеет только то, что можно записать в протокол!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61