А я, как одна из жен в гареме, буду годами ждать свидания. — У меня сам собой закрылся один глаз — результат употребления крепкого спиртного на ночь глядя. Я подняла веко пальцем, поскольку усилием воли глаз открываться отказывался.
— А выход, Машуня, знаешь, какой?
— Знаю. Попросить все твои трупы в свое производство. Шантажист.
Синцов довольно ухмыльнулся.
— Ты не представляешь, Маша, насколько удобнее работать с одним следователем, чем мотаться по городу, всех вас обслуживая.
— Андрей, поехали, отвезешь меня домой, — взмолилась я. — Видишь, я уже пальцами веки держу, чтобы не уснуть прямо тут, за столом. Завтра позвони, вместе сходим к шефу докладываться.
— А работать сегодня не будем? — фальшиво удивился Синцов. — Я бы парочку наркотов отловил, ты бы их допросила…
— Шантажист и садист. Поехали, — сказала я уже в полусне.
— Ну вот… А чего мы приезжали-то? Коньячку попить? — С этими словами Андрей заглянул в мой бокал, вылил остатки моего коньяка себе и одним махом допил его. — Уплочено.
Это было моим последним впечатлением от дежурства. Дорогу домой я помню как в тумане, и как в тумане происходил мой вечерний туалет перед отходом ко сну. То, что он все-таки имел место, я поняла, проснувшись утром в надлежащем виде — в расстеленной постели, со смытой косметикой, намазанная кремом. Начиналось воскресенье — новый трудовой день.
Ученые всерьез изучают природу сна, вычисляют, что значат те картинки, которые скрашивают нам ночной отдых от жизни. У меня есть своя теория природы сновидений. Когда отдыхающий организм перестает требовать от мозга работы, а мозг перестает отделять мысли от впечатлений, он просто зачерпывает щедрой пригоршней клеточки с информацией о том, что мы видели, слышали и осмысливали сегодня, вчера, месяц или год назад, перемешивает наподобие цветных стекляшек в калейдоскопе и рассыпает перед нашими закрытыми глазами. Вот и все.
Я проснулась на кадре просторной парадной в историческом центре и уже поняла, что проснулась, хотя перед моими глазами еще стояла панорама этой просторной парадной, усеянной телами женщин. И около каждого тела стоял убийца, около каждой жертвы — свой. Тьфу, подумала я, нет, чтобы приснилось что-нибудь приятное, создающее настроение. Хотя вполне понятно, почему калейдоскоп выкинул мне именно этот набор впечатлений.
На часах было одиннадцать, мне следовало быстро вскочить, глотнуть чая и нестись за сыном на двух видах транспорта.
Умывшись, я заглянула в чайник. Вчерашняя заварка вызвала у меня отвращение. Я открыла холодильник и минуты три тупо разглядывала полки, но ничто из имевшихся там продуктов не разбудило во мне аппетита. Ну и ладно.
До метро я добежала так быстро, что даже не успела понять, какая на улице погода. Зато ожидая трамвая, я от души нахлебалась промозглого холода и мерзкого моросящего дождя. В трамвае все пихались и орали раздражающе громкими голосами, кондуктор с немытыми волосами отпускал пошлые шутки, протискиваясь между безбилетниками. Грязная и вонючая дворняга, невесть за кем увязавшаяся в трамвай, улеглась прямо мне на ноги, похрюкивая от удовольствия, и вытерла свои непотребные космы о мои сапоги.
До дома Игоря я доехала в состоянии тихого бешенства. Войдя в подъезд, я подумала, что если лифт не работает, я просто лопну от злости. После полуторасуточного дежурства и рваного сна подниматься на шестой этаж по идиотской лестнице, которая в 137-й серии наших блочных памятников архитектуры наглухо отделена от квартир и лифтовой шахты и на которой, ежели что приключится, можно обораться, ни одна душа тебя не услышит, да еще и свет там хронически не горит, — для меня это слишком.
Но лифт работал. Нажимая кнопку звонка, я молила Бога, чтобы Игорь сдал мне ребенка молча, потому что отчетливо понимала — если он что-нибудь вякнет, я устрою такой скандал с истерикой, что мало не покажется. Как говорит моя коллега — старший следователь городской прокуратуры Корунова, мягкая и женственная мать семейства — «Я, когда домой с работы прихожу, сразу домашних предупреждаю: прячьте ножи…»
К счастью, открыл мне не бывший муж, а ребенок, мокрый и запыхавшийся.
— Собирайся, Хрюндик, — сказала я, потрепав его вспотевшие вихры. — А чего ты такой взъерошенный?
— А мы с папой играли, — объявил мне Хрюндик, завязывая шнурки на кроссовках. — Мы соревновались.
— В чем?
— В чем? Бегали. То есть я бегал.
— То есть?
— Ну, папа придумал мне такое испытание: он поднимается к нам на лифте, а я бегу по лестнице, и кто быстрее добежит.
Ну вот, пробил мой час. Я задохнулась от возмущения.
— Игорь! — заорала я не своим голосом.
— Ну что? — В дверях появился бывший супруг в халате и шлепанцах. Уже успел переодеться. Заметает следы, злорадно подумала я.
— У тебя как с головой? — голосом тихой стервы начала я.
— Что еще? — подозрительно осведомился он, отступая в глубь квартиры.
Ага, подумала я, забоялся; ничего, сейчас получишь по полной программе…
— Я хочу понять, ты полный идиот или у тебя еще есть шансы? Как у тебя ума хватило ребенка отправлять одного по этой вашей Богом забытой лестнице?! В вашем районе, где маньяк на маньяке сидит и маньяком погоняет?! Вместо того, чтобы глаз с него не спускать, ты… — Я не смогла продолжить, у меня навернулись слезы.
— А что такого? — искренне удивился Игорь.
— Ты действительно не понимаешь? Ты?! Подполковник милиции?
— Да что с ним может случиться? Успокойся, истеричка!
— Лучше быть истеричкой, чем болваном, которому на собственного ребенка наплевать! Гоша, собирайся! — заорала я еще громче и швырнула ребенку шапку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14