В обиход врывались лаки для ногтей и краски для лица, причудливые стрижки и маленькие груди, зеленые тени и брови, нарисованные до самых висков. А один подвижник в преклонных годах, славный святостью настолько, что на своем веку на женщину не поднял и взгляду, увидел во сне Апокалипсис, и выглядело это так, будто бы шла по улице девка в облегающих кожаных штанах. Потрясенный святой прожил после пробуждения ровно столько, чтобы пересказать пророческое видение, каковой факт чрезвычайно повысил его ценность, придав ему статус божественного откровения, а уж другие в процессе пересказа прибавили, что в ноздре у блудницы было кольцо, а в распахе душегреи виднелся оголенный пупок, однако простое здравомыслие подсказывает, что на подобные жертвы все же не способна ни одна особь женского пола даже во имя всесильного молоха моды. Содержательницы домов терпимости сбивались с ног и выходили за рамки бюджетов, перешивая своим девкам завлекательные наряды в соответствии с новым сезоном, и ругмя ругались, преодолевая цеховое сопротивление портных и модисток. До сих пор только ими, да еще одиозным Рутгеровым уложением о цветах, подобающих сословиям, диктовалась ширина корсажных оплечий, пышность рукавчиков, количество оборок на чепцах, цвет и узор бисерной вышивки. Дело, однако же, того стоило.А между тем близилась весна, и пробуждались живительные соки. Горячие головы погружались в дурманящий бред смутных предвкушений. Наступающий год грозил пройти под знаком Женщины, таинственной, влиятельной и непредсказуемой. Ее значение, влияние и участие в общественно значимых областях опасным образом возрастало. И молодые сыновья, и более зрелые мужи деятельного возраста буквально сходили с ума вместо того, чтобы направлять все силы оного к делам основательным и освященным матерью церковью: строительству своей карьеры, например, или семейному бизнесу. Девицы вместо благонравия и замужества внезапно помешались на своих стрижках и ножках. Ценности пошли под откос. Ситуация выходила из-под контроля. Менялся самый, что называется, стиль жизни. Она становилась дорогой, легкомысленной, не выгодной никому, кроме тех, кто производил предметы роскоши и излишеств или ввозил их из-за границы. Однако и тут не обошлось без недовольных: никто, скажем, не ожидал, что в этом сезоне дамы и девицы откажутся от широких юбок с множеством складок на талии и от ваты в корсаже, что драгоценные вышитые фризские полотна, и лиможские жаккардовые шелка, и тюки немурского бархата станут пылиться невостребованными на складах, что рогатые бургундские чепцы объявлены будут признаком косности, а хитом сезона станет тончайший ледяной трикотаж, вытканный по фамильному секрету Амнези словно на лунных лучах, и роспись по ногтям перламутром. Что пухлые сдобные булочки с носиками-кнопками и невинным взглядом в этом году скорее всего не выйдут замуж. Что в цене неожиданно окажутся вертлявые узкие бедра, дерзкие глаза, подведенные черным, и пухлые рты, наводящие на мысли о пороке. За решеткой Белого Дворца их было только тридцать, однако по всей Констанце — сотни, и тысячи — по стране. Убытков не понесли только булочники, вовремя сообразившие добавить к ценникам своих соблазнительных изделий слово «легкий». Чуткие носы слышали в этом запах греха. Официальная церковь, желавшая сохранить лояльность по отношению к трону, глядя на творящееся безобразие только безмолвно разевала рот с амвонов. В далеких деревнях ортодоксы на подвластной им территории предали «рядящихся ведьм» анафеме, а дело забыли. Однако чем ближе к столице, тем более политическим выглядел этот, казалось бы, невинный вопрос. Как бы то ни было, за ним ведь стояла королева. А все, что ее затрагивало, упиралось в определение ее статуса подле короля. Статус же сей выглядел при существовании Красной Ведьмы весьма сомнительно, а следовательно, мог быть оспорен.Дело встало за малым. Кто-то должен был поднять голос против безумия, а стало быть, против королевы, и посмотреть, что из этого выйдет. Остальные, кто решал для себя, какую позицию и на чьей стороне им занять, тоже охотно выяснили бы, кто в этом доме хозяин.Вот примерно в этом духе, посмеиваясь на каждом слове, Рэндалл разъяснял суть проблемы Аранте. Ему принесли жалобу. Одна жалоба, однако, еще не дождь. Робкая, стыдящаяся своей косности цидулка престарелого архиепископа Констанцы ссылалась на недоумение среди прихожан и просила короля внести ясность в преследуемые королевой цели, дабы правильно и в духе времени отвечать на обращаемые к церкви вопросы, порождаемые смятенными чувствами и умами. Архиепископ был пожилой мяконький моллюск с реденькими седыми волосиками и розовой, как попка младенца, кожей. После памятного с детства мятежа кардинала Касселя Рэндалл терпел на руководящих церковных постах персонажей только такого характера, которые не вызывали у него навязчивых идей о творящихся за спиной интригах. И раз уж речь зашла об этом, Уриену Брогау с его фамилией и очевидной харизматической силой вряд ли грозило сделаться в царствие короля Баккара заметной персоной даже на избранном им поприще.По собственной воле отказавшись от библиотеки, Аранта, как и следовало ожидать, на пустом месте не осталась. Она по-прежнему тонула в море лиц, среди незнакомых людей, по какой-то причине считавших ее способной повлиять на решение короля и обращавшихся к ней за помощью и поддержкой в каких-то их неотложных имущественных или судебных делах. И чем дальше она забредала в этот лес, тем непроходимее становилась чаща. Ощущение потери было, но неотчетливое, со временем почти совсем угасшее, и вообще эта утрата оказалась не из тех, с какими невозможно жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94