Выла автомобильная сирена. Ее провода расплавились в огне, и машина подавала свой последний голос, прощаясь с хозяевами. Федя смахнул слезу с затуманившегося глаза. Гитлеровцы перестали стрелять.
…Елочкин и Федя бежали. Сперва они бежали по всем правилам учебного бега: прижимали локти к бокам и выкидывали левые ноги. Но, когда к ногам пристало по мокрой земляной гире, а сердце начало ухать, срываясь и падая вниз, они бросили правила. Теперь они просто неслись вперед, обтирая рукавами лица, слегка прикусив чуть высунутые языки и все чаще трогая левой рукой ту часть груди, где тревожно ухало сердце. Физически такой бег был очень мучителен. Однако он нисколько не мешал Елочкину думать. Отчетливость его мысли даже как будто увеличивалась от того, что работа ее происходила впопыхах.
Влажный ветер набегал тягучими волнами – зачем? Помеха бегу. Под горой дымилась речка – сейчас еще очень, очень раннее утро. Роса блестела на траве крупными каплями. Тихо шушукались листья на мелькавших мимо березках. От цветущей липы потянуло медовым духом. Еще и день не разошелся, а пчелы уже гудели и кружились под липой. «Вот сарай… Сейчас добегу и упаду… Прямо на землю… И Оля так ничего обо мне и не узнает…» Но и пробежав мимо сарая, Елочкич продолжал думать. Совхоз «Победа» – огромное хозяйство. Вон, далеко-далеко, на горе, белеет светлый и просторный дворец старых здешних владельцев. Два бронзовых льва охраняют его сон. И пруды с карпами… И свинарники, каких Елочкин никогда и нигде не видел. Совсем еще недавно на залитых солнцем совхозных полях копошились бригады плугарей, бороновальщиков, сеяльщиков. Тракторы трещали, поблескивая электролампочками. Пружинные бороны трепали рыхлые комья суглинка, ставшего похожим на чернозем. Бурьянные места выжигались. В начале июня спелые колосья грузно повисли над землей. А потом зашипели бы жнейки, засвистели бы на токах молотилки, плавно загудели бы сортировки, толкая вперед поющие барабаны. Подбоченились бы по-хозяйски крестьянские избы, загорелые крепкие люди столпились бы на дворе конторы, и снарядил бы совхоз «Победа» к отправке свой первый обоз с зерном… Так бы все это было. Но не будет так, нет… Елочкин вдруг остановился посреди дороги, на пустом, открытом месте. И зажмурил глаза, словно в них ударило нестерпимым блеском. «Что это? Смерть?…» Однако через секунду он уже бежал дальше и думал. Будет не то, а совсем, совсем другое. Директор совхоза роздал войскам все свои хлебные и мясные богатства и ушел в лес. Служащие, рабочие, жители окрестных деревень – все ушли в лес. Только всего ведь не захватишь с собой, и поэтому многое осталось. Вон дюжина пестрых телят идет через выгон, осторожно переступая шаткими ногами и прижимаясь ребристыми боками друг к другу. Что-то мотает телят из стороны в сторону. Ясно, что каждый из них в отдельности не сделал бы и шагу, не простоял бы и минуты, – так они голодны и изнурены. Вон стадо гусей столпилось у пруда белоснежной, растерянно голосящей массой. Теперь Елочкин бежал, уже не останавливаясь…
Плотина на пруду и мост у въезда еще вчера были подготовлены к взрыву. У Елочкина не было ни подрывных машинок, ни электродетонаторов, ни сухих батарей. Подвесив к мосту заряды и отведя от них детонирующий шнур, он связал им четырехсотграммовую шашку, а в ее отверстие вставил бикфордов шнур с капсюлем. Метров за сорок от моста Федя отрыл окопчик. И Елочкин отвел туда запал. «Чистая работа!» – восхищался вчера Федя.
Бег кончился. Дрожа всем телом и екая чем-то внутри, как загнанная лошадь, Елочкин стоял на мосту. Но отдыхать было некогда.
– Чирков! – крикнул он. – Тащи сюда что ни попало! Закладывай мост ящиками, бревнами… Городи, городи… Ближе к этому концу, ближе…
Танки подошли минут через двадцать. Первый с лязгом влетел на мост и остановился перед баррикадой. Второй резко свернул в сторону и тоже остановился. Беглыми, шаловливыми вспышками сверкнули над мостовым полотном желтые и голубые огоньки. Ударило, взметнулось пламенем, грохнуло, выбросилось к небу грудами железа и дерева и рухнуло вниз, в воду, между остатками подорванного на двух пролетах свайного устоя. Не стало моста. Но не было также и танков.
* * *
Работа набегала на Елочкина. Сейчас же после дела в совхозе «Победа» он взорвал еще в разных местах два деревянных мостика, а ночью – металлический мост на двух фермах. К утру Елочкин и Федя начали «обрастать». Бешеный топот лошади разбудил их и поднял со случайного ложа в придорожных кустах. Это прискакал от «дяди Павла» человек, оказавшийся бывалым сержантом из какой-то заблудившейся саперной роты. Затем прибились еще три солдата. С такими силами можно было развертывать деятельность. Елочкин начал с того, что обстрелял и задержал машину с несколькими милиционерами. Машина мчалась по проселку возле старой границы, где еще недавно целыми таборами собирались беженцы, проходя через пропускные пункты, а теперь было совсем пусто. «Милиционеры» были одеты в какое-то чересчур новое обмундирование. Елочкину показалось, что они пьяны. Один из них громко выругался по-немецки. Вот этой самой машины как раз и не хватало елочкинскому отряду…
Незадолго до случая с переодетыми фашистами огромная бело-зеленая вереница гитлеровских танков ворвалась в районный поселок Узду, что к югу от Минска, на речке Уздянке, растеклась по улицам, дворам и задворкам полупустого поселка и остановилась – застряла без горючего. Машин в колонне было около сотни, и принадлежали они 116-й танковой дивизии графа Шверина («Борзая собака»). Очутившись в бедственном положении, фашистские командиры тотчас начали принимать меры, то есть сообщили по радио о потерях и просили о помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81