Он устроил сестре настоящую сцену и потребовал, чтобы она, как он сказал, «поставила вопрос» перед Мишелем. Адель отказалась сделать это, и они почти что перестали разговаривать друг с другом: Адель молчала, а он едва сдерживал свою ярость, и, когда ему приходилось о чем-нибудь говорить с сестрой, бросал ей в лицо, что в теперешнем их положении виновата она, только она одна. Нет, нет, Адель не согласна была «поставить вопрос»: несомненно, она знала, какой ответ на него получит, и знала, что тогда прекратятся отношения, которые еще продолжались и приносили ей время от времени близость с мужчиной, тогда как Фернан уже совсем исчез из ее постели.
Такое положение, однако, не могло долго тянуться, и нужно было найти выход. Но полевые работы не давали для этого времени, и сестру и брата держали в плену эти непрестанные, ежедневно возобновлявшиеся работы, которые из-за малого количества земли не давали того дохода, какой могли бы давать: ведь с таким же успехом можно вспахать и засеять тридцать гектаров, как и десять, раз ты пустил в. ход машины. Да и убрать хлеб на тридцати гектарах не труднее, чем на десяти, если у тебя есть жатка-сноповязалка. И гонять на луг двадцать коров вместо пяти не составляет разницы — труднее только тем, кто должен их доить, но пусть принимаются за работу пораньше, и на молоко, струящееся в подойники, пусть смотрят, как на неиссякаемую золотую жилу, как на чудесный источник, порождающий сливочное масло, которое нынче продается так хорошо — ведь его стали потреблять очень много.
Однако ж, прежде чем решиться на покупку свободного участка земли, находившегося в трех километрах от «Края света», что совсем не восхищало Альбера, он сделал последнюю попытку уговорить Адель.
— Вот, — сказал он ей однажды вечером, разложив на столе деньги, — завтра поневоле я должен принять решение, хотя оно мне страсть как не по душе. Продают четыре гектара за Никорбеном, — проезжать придется через деревню. Сколько лишнего времени и труда потратишь. Значит, и выгоды меньше. Но что ж поделаешь, куплю эту землю, если уж окончательно убедимся, что участка Альсида нам не получить. Очень прошу тебя, поговори с Мишелем в последний раз. Надо же мне знать.
— Купи пока что никорбенский участок, потом можно будет перепродать. Цены-то он не потеряет.
— Да какая нам от него польза? Ведь далеко, придется нанять второго работника. Сансону платим недорого, потому что ему скоро призываться, а когда наймем другого, который уже отбыл военную службу, тому придется платить как следует, как взрослому работнику.
Адель упрямо качала головой.
— Ну, слушай, Адель, ведь ты же умная женщина.
И вдруг она уступила. Она понимала, что надо сделать последнюю попытку. Со смертной тоской в душе она решилась пойти к Мишелю, хоть у них не было назначено свиданье в тот день и хоть она знала, какая опасность ей грозит. Но раз это необходимо, она в последний раз попросит Обуана настойчиво поговорить с Альсидом, — если понадобится, даже приказать ему; в конце концов Мишель обязан это сделать ради нее, ведь уже сколько времени длится их связь.
Обычно она приходила, когда он уже спал, — как и все, кто связан с землей, он ложился рано. Хозяйские комнаты были в средней части фермы, и, подавая о себе знак, Адель тихонько скребла по окну. Он отворял дверь и зачастую молча, без единого слова, вел ее в темноте к своей постели, сохранявшей его тепло, его запах; она отдавалась ему всегда исступленно, с дикарской радостью. В последний раз они условились, что она придет в четверг; Адель пришла на сутки раньше, ждать было нельзя — на следующий день Альбер должен был дать ответ относительно никорбенского участка.
Дворовый пес знал ее. Он неизменно лаял, заслышав чьи-нибудь шаги на дороге, но сразу умолкал, когда Адель входила в калитку. Он был привязан у ворот, и, проходя мимо, Адель гладила его; пес милостиво терпел эту ласку, он уже привык к ее ночным посещениям; вначале Обуан выходил ей навстречу или провожал ее, и пес понял, что это друг. Когда Адель вошла в ворота, он натянул цепь и, подойдя вплотную, лизнул ей руку.
Она явилась позднее обычного. Разговор с Альбером, ее колебания отняли немало времени. Наконец она решилась, и вот пришла. В доме было темно, а батраки спали в хлевах, где порой тихонько шевелились коровы. Адель прошла через безмолвный двор, неслышно ступая по рыхлой земле. Лишь когда она вышла на мощеную дорожку у крыльца, зазвучали ее осторожные шаги, но Обуан не услышал их.
Она остановилась в нерешительности под окном, в которое прежде стучалась так часто. Сейчас она должна была сделать очень опасный ход — опасный не только из-за земли, но и из-за всего остального. Она еще никогда не приходила без предупреждения и теперь беспокоилась, как-то встретит ее Мишель. Мелькнула надежда, что он уехал в Шартр, но тотчас же она вспомнила, что видела под навесом его тележку: значит, он дома.
Да, он был дома. Адель прислушалась, не донесется ли из окна с едва прикрытыми ставнями его дыхание, спит ли он. И она действительно услышала, но не то, знакомое ей тихое похрапывание Обуана, когда он засыпал после любовных ласк, а смех, тихий смешок, сразу встревоживший ее. Что это? Он бредит? Говорит во сне?
Нет, говорит не он. Кто-то другой. Женщина!
На мгновение Адель ушам своим не поверила. Женщина? В его постели? Но с очевидностью не поспоришь: там женщина. Молодая, страстно влюбленная или изображающая страсть; она ворковала, как голубка в мае, она бормотала разбитым, немного хриплым голосом:
— Ах, Мишель!.. Мишель… Как ты умеешь ласкать!
А Мишель спрашивал:
— Лучше, чем Альсид?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92