Огромный дряхлеющий город был когда-то сложен из цветущих деревень, сонных ожиревших городков и скреплен разноцветными линиями подземки, крашеными в розовый колер такси и смрадной, упрятанной под землю канализацией. В этом городе тьма закоулков, слишком уютных, чтобы быть безопасными, тьма узких аллей и укромных зеленых садов за тяжелыми решетками. Здесь полно высокомерных отелей и грязных задрипанных баров. И обескураживающе много людей — вроде тех, что сидят за столиком в углу. Джонатан с изумлением пялится на них: они неизменно одеты в черное, если только модные журналы не объявляют коричневое или серое новым черным, но и тогда их отлично сшитые костюмы отличаются лишь смутным намеком на иной цвет подкладки. Люди, вполне реальные во флуоресцентном сиянии плюшевых офисов, видятся мерцающей паутиной, когда зрачок резко меняет фокус, попадая с залитых солнцем улиц в покой вечных сумерек. Джонатан встречается с Кушлой в Сохо, в темных тихих ресторанах, укрывшихся в аллеях и тупиках, где интимность сама собой разумеется, а жирные устрицы водятся в нежном младенческом изобилии — моллюски истекают теплым маслом, но не пройдет и нескольких секунд, как сладкое масло превратится в прогорклый жир. Эти рестораны не ведают солнечного света, избегают просторных перекрестков, забиваются в темные углы, ночные клубы, подвальные переходы. Этот Лондон — город миниюбок; плоти, обнаженной среди зимы; бойкой торговли сексом без возврата товара и денег; город вышедших на охоту тел, их длинные ноги смыкаются у вожделенной гавани — мужской или женской. Какого именно рода та или иная гавань, Джонатан, не имеющий соответствующей подготовки, определить не в силах. Сплетения и мутации многоликого города, через который он прежде только проезжал, отворачиваясь от всего, что могло вызвать головокружение. Или эрекцию. Улицы с мягкими постелями за почасовую оплату — чтобы наспех перепихнуться, ускоряя темп с каждой секундой. Джонатан не знал об этом городе и теперь счастлив в него попасть.
И, разумеется, он заплатит куда больше, чем за один час .
В обеденный перерыв Джонатан поспешно уходит из офиса — спустя десять минут после стремительного исчезновения Кушлы; надо соблюдать осторожность, иначе о них начнут трепать языками. С него достаточно трепещущего розового язычка Кушлы. Он запихивает документы в первые попавшиеся папки; в пустом зеркальном лифте дышит в потную ладонь, желая убедиться, что изо рта пахнет мятой. Джонатан спешит к месту встречи. Обгоняя автобусы и нахальных велокурьеров, он летит к всемогущей Кушле. Она ждет его в комнатке в Сохо — двумя этажами выше тротуара, запруженного мужчинами в рекламных щитах и женщинами с лотками; наглухо запертые окна заглушают стоны.
Но сама Кушла вовсе не заперта наглухо. Она приглашает Джонатана войти, приветствие ее горячо: долгий поцелуй у входа в дом и еще один — на лестнице. Джонатан плавится. Сжав губы, стиснув зубы, уперев в нёбо язык, он борется с галстуком. Кушла прерывается на секунду, чтобы прошелестеть ему на ухо: не надо утруждать себя, она примет его одетым. Ловким движением она расстегивает пуговицы на его ширинке и, чуть помедлив, — рассчитан каждый жест — легко опускается на пол. Пятисекундная напряженная пауза. Кушла — человек искусства. Стоя на коленях, она смотрит на Джонатана. Он нависает над ней, крепко расставив ноги на шаткой ступеньке, вытянув руку вперед в попытке ухватить то, что он считал несуществующим. Другая рука лежит на ее голове, на рыжих кудрях, готовая в любой момент вцепиться в них. Вот он стоит, мужчина, закормленный мифами, и видит себя звездой телефильма. На полнометражное кино Джонатану не достает воображения. Кушла знает, какое впечатление она производит, и безжалостно медлит еще две долгих секунды, наслаждаясь своей царственной властью. Выглядит она фантастически — широко раскрытые темные глаза блестят, длинная белая шея перетекает в тяжелые груди, покрасневшие соски едва прикрыты классическим черным шелком. Кушла восхищается собой и смиренно улыбается Джонатану; и мужчину прямо-таки распирает от гордости и сознания собственной силы. Следуя рисунку роли, Кушла хлопает ресницами, а Джонатан и в самом деле начинает верить, что сумел поставить ее на колени.
Кушла молитвенно берет в рот и просто берет его. Заглатывает целиком, не давясь. А Джонатан все еще думает, что контролирует ситуацию.
Хуже того, он думает, что сможет остановиться, когда захочет .
7
Угрызения совести превращают Джонатана в более чем трудного партнера. Он обращается с Салли по-свински. Салли списывает это на предсвадебную нервозность. Джонатан то холоден и груб, то избыточно ласков и нежен. Салли винит во всем загруженность на работе. Он приносит ей новые духи и дорогие лосьоны для тела в больших бутылях, а через десять минут закатывает скандал из-за пустяка и хлопает дверью. Салли винит себя. Отчего Джонатан бесится еще сильнее.
— Черт, Салли, ты ни в чем не виновата. Просто у меня поганое настроение. Можешь ты это понять? Ты тут ни при чем! — Подавшись вперед, кричит ей в лицо Джонатан.
Салли нелегко расстаться с убеждением, что если не причина, то по крайней мере следствие имеет к ней какое-то отношение. Молчание — более разумная тактика, но Салли не искушена в стратегии военных игр.
— Доверься мне. Я чувствую, что-то не так. Расскажи, Джон, поделись.
Терпеливая, добрая Салли кладет руку на сжатый кулак Джонатана. Рассказать ей все. Не опуская непристойных подробностей, страстных поцелуев, изощренного секса. Салли — его невеста, но и друг тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70