Они никогда не могли добраться до сути дела. Они понимали, о чем спорят, но спорить могли только фактами, примерами. Они и сейчас спорили все о том же, как ни были пьяны.Рой твердил, что Скотти поступил жестоко, убив ласку.Скотти отрицал это, говоря, что убийц надо уничтожать.Рой спрашивал, почему Скотти не убьет своего любимца скунса? Ведь скунс пожирает мышей, пожирает вдвое больше, чем целый выводок ласок, и ест их даже сытый.Скотти возражал, что скунс иное дело, он ест ради пропитания, а не потому, что любит убивать. Кроме того, у скунса много других добродетелей, и он снова перечислил их, хотя Рой тут же заявил, что эти добродетели есть и у ласки, и у лисицы, и у енота. Рой утверждал, что подобные добродетели есть и у других хищников. Норка, например, заботливая мать, она себя уморит с голоду, только бы накормить детенышей. Росомаха уводит людей и собак от своих детенышей, рискуя собственной жизнью, а любимец Скотти, преподобный дикобраз, — трусишка и плакса, он при малейшей опасности забивается в нору с детенышами, ворчит, хнычет и плюется, а потом иной раз и покидает детенышей. А насчет того, что дикобраз наследует землю, Рой утверждал, что медведь (которым Скотти восхищался) может без особого для себя вреда убить и съесть дикобраза, как, впрочем, и куница-рыболов. Но этот довод только усилил восхищение Скотти медведем: вот ведь и есть умеет разумно, культурным образом, не обжираясь до смерти.Спор тянулся долго и кончился, как кончался всегда; кончился в тот самый момент, когда они коснулись существа вопроса. Когда Рой спросил, как можно решить, какой зверь прав, а какой виноват, Скотти возразил, что и решать тут нечего. Одни изначально правы, другие виноваты, и все животные подчиняются определенному закону. Но Рой спросил — если есть набор чистых и нечистых, как же человек может приучить волка жить мирно с зайцем, ласку с мышью, льва с овцой, собаку с кошкой.Тут оба начинали путаться, и спор их переходил в молчаливое несогласие, несогласие по основным взглядам на жизнь — неразрешимое, потому что они не умели его разрешить.— Ладно, — сказал Самсон, сползая с койки. — Пойду выкупаюсь в озере. Идем, Сохатый! Пускай они перервут друг другу глотку, доискиваясь, кто из них прав, кто виноват. А я пойду выкупаюсь в озере.Мэррей поднялся вслед за Самсоном. Наблюдать он мог за всем, что бы человек ни делал.Рой стал их удерживать.— Только тебя в этом озере не хватало, — говорил он Самсону. — Оно только и ждало, что ты пьяный в него плюхнешься.— Я его выловлю, если он упадет, — сказал Мэррей.— Знаю я тебя, будешь стоять и любоваться, как он тонет, — сказал ему Рой.Объединенными усилиями Скотти и Рою удалось удержать Самсона и Мэррея в хижине. Скотти соблазнил их остатками водки, а Рой доковылял до двери и запер ее. Когда они кое-как расположились по койкам на ночлег. Рой произвел последнее наступление на силы природы. Он до отказа набил печку березовыми чурками, и к тому времени, когда он тяжело повалился на койку рядом со Скотти, красное пламя затмило слабеющий свет лампы, а Рой, еще до того как заснуть, почувствовал восхитительное неудобство от нестерпимого жара тобою же затопленной печки. Хоть в этой битве он всегда мог остаться победителем! И с чувством одержанной победы он погрузился в глубокий сон. 6 Утром Рой собрался и ушел, не дожидаясь, пока другие проснутся.Ему хотелось скрыться от последствий вчерашнего пьянства, все равно каковы бы они ни были. Ему смутно помнилось, что он обещал Мэррею переправить для него челнок через хребет Белых Гор в заповедник. Ему не хотелось исполнять свое обещание, не хотелось испытывать то чувство неловкости, которое овладевает каждым при встрече с вчерашними собутыльниками.Когда он отплывал по озеру, вода, казалось, похрустывала под днищем лодки. Небо было холодное, темное, но это была напряженная темнота, готовая мгновенно уступить сиянию утра. Лес притих и, неимоверно притихший, казался заброшенным, мертвым. Нов тишине где-то слышалась хрупкая капель и более острый звук бегущей по склону воды. А потом, когда он вывел челнок на середину озера, когда на окрестных хребтах вспыхнули первые отсветы зари, вместе с утром родились и первые звуки лесной жизни. Снеговая сова — последний голос ночи — загукала, пролетая у него над головой. Потом откуда-то издалека донеслось тявканье лисы. Потом птицы — черноголовая синичка зачирикала: «чик-а-ди-ди-ди-ди»; засвистели, заверещали, зацокали белки; застрекотали голубые сойки; послышалось «бзт-бззт» куропаток. Это были слабенькие звуки, едва долетавшие до середины озера, но он слышал их и все их различал. А к тому времени как свет разлился по всему небу, сам лес начал помаргивать, потрескивать и покряхтывать непонятными звуками своего медленного пробуждения.Рой знал: ничего на свете не могло для него сравниться с тем удовлетворением, которое он испытывал сейчас, в первый день своей очередной битвы с коварными уловками природы, сейчас, когда он плыл в тяжело груженном челноке по основной артерии своего леса, уже ощущая приятное чувство здорового голода. Он знал, что на этот раз предстоит битва и за самого себя: быть ему траппером или бродягой, пьяницей или фермером, человеком или зверем. Но у него был план, какие-то зачатки плана, с помощью которого он должен был все и навсегда уладить; и он собирался этот план испробовать.Цепь капканов Роя располагалась по огромному кругу протяжением миль пятьдесят. Южным основанием его и началом маршрута было озеро Т. Обычно он начинал обход капканов, проплывая до самого конца озера Т и проверяя прибрежные норы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70