Говоря откровенно, оно было совершенно простеньким. Отец завел девочку в большой зал, где стояли на коленях трое пожилых мужчин. По крайней мере, на мужчин они походили — хотя могли быть и женщинами. Они были такими старыми, что всяческие различия исчезли. У них остались лишь реденькие клочки седых волос; на лице никаких бород или усов не было, а одеждой им служили бесформенные мешки. Впоследствии Цинь-цзяо узнала, что это были священные евнухи, которые служили при храме еще до времен вмешательства Звездного Конгресса, запретившего даже добровольные самопожертвования куском собственной плоти на службе новой религии. Теперь же они показались ей таинственными, призрачными существами, руки которых касались девочки, обыскивая всю ее одежду.Только вот чего, собственно, они искали? Нашли и забрали палочки из черного дерева. Забрали повязанный на поясе шарф. Забрали сандалии. Впоследствии Цинь-цзяо довелось узнать, что вещи забирали потому, что другие дети во время испытания впадали в такое отчаяние, что убивали сами себя. Одна девочка сунула палочки себе в ноздри и бросилась на пол, вонзая их в свой мозг. Другая повесилась на шарфе. Следующая сунула сандалию в рот и пропихнула в горло, задохнувшись насмерть. Удачные попытки самоубийств случались редко, но чаще всего у самых многообещающих детей, в особенности же — у девочек. Потому-то перед Цинь-цзяо перекрыли все доселе известные тропки к попытке покончить с жизнью.После этого старцы ушли. Отец привстал на колени возле Цинь-цзяо и приблизил свое лицо к ее лицу.— Ты обязана понять, Цинь-цзяо, что это мы не тебя испытываем, — сказал он. — Ничто, что ты сделаешь здесь по своей воле, никаким образом не повлияет на то, что тут свершится. На самом деле мы испытываем здесь богов, действительно ли они решили говорить с тобой. Если так, то они найдут способ, мы это увидим, ты же выйдешь из этого помещения богослышащей. Если же нет — тогда ты выйдешь отсюда навсегда избавленной от их голосов. Не стану говорить, за какой результат возношу молитвы… Я и сам еще этого не знаю.— Отче, — шепнула Цинь-цзяо. — А вдруг я заставлю тебя стыдиться?Сама только мысль об этом заставили ладони чесаться, как будто они были грязными, как будто их немедленно следовало вымыть.— Каким бы результат не был, мне за тебя стыдно не будет.Он хлопнул в ладони. Один из стариков принес тяжелую миску и поставил ее перед Цинь-цзяо.— Вложи сюда руки, — приказал отец.Миска была наполнена густой, черной мазью. Цинь-цзяо задрожала.— Я не могу вложить руки в это.Отец схватил ее за предплечья и силой сунул ладони девочки в миску. Цинь-цзяо вскрикнула — никогда еще отец не применял к ней силы. Когда же он ее отпустил, все руки были покрыты липким илом. Девочка с трудом хватала воздух; она не могла даже дышать, глядя на эту грязь, чувствуя ее.Старец вынес миску из зала.— Где я могу смыть это, отец? — простонала Цинь-цзяо — Нигде, — ответил тот. — Никогда уже ты не сможешь помыться.Поскольку же Цинь-цзяо была еще ребенком, она ему поверила. Она не знала, что эти слова являются частью испытания. Она глядела, как отец уходит, слышала, как захлопывается за ним дверь. Девочка осталась одна.Поначалу она вытянула руки перед собой, стараясь, чтобы они не касались одежды, и отчаянно искала хоть что-нибудь, чем можно было бы очиститься. Но ей не удалось найти даже капельки воды, ни клочка тряпки. Зал не был пустым — здесь стояли стулья, столы, скульптуры, громадные каменные вазы — но у всех них поверхности были твердыми, гладкими и такими чистыми, что она и не осмелилась к ним прикоснуться. Тем не менее, чувство грязи делалось невыносимым. Любым путем руки нужно было отчистить.— Отец! — закричала она. — Приди же и отмой мои руки!Тот наверняка ее слышал. Наверняка он прятался где-то рядом, ожидая результата испытания. Он обязан был ее слыхать… но не пришел.Единственной тканью в помещении было платьице Цинь-цзяо. Девочка могла бы вытереть руки об него, но тогда ей пришлось бы носить эту грязь на себе; она могла бы испачкать и другие части своего тела. Понятно, что платье можно было бы снять — только вот как это сделать, не касаясь грязными пальцами к коже?Она попробовала. Поначалу соскребла как можно больше жирного ила о гладкие руки статуи. Прости меня, сказала девочка на тот случай, если бы статуя принадлежала богу. Потом я отчищу тебя своим платьем.Затем она потянулась рукой за голову и схватила ткань у шеи, чтобы стянуть платьице через голову. Жирные пальцы соскользнули по шелку; спиной она почувствовала холод ила, пропитавшего ткань. Сейчас вытрусь, подумала Цинь-цзяо.В конце концов ей удалось схватить достаточно крепко, чтобы потянуть. Шелковая ткань прошла через голову, но, еще не сняв платьице до конца, девочка знала, что лишь ухудшила собственное положение. Она запачкала мазью свои длинные волосы, а те упали на лицо. Теперь уже не только одни руки, но и шея, волосы и лицо были нечистыми.Тем не менее, Цинь-цзяо не отказалась от своих попыток. Она сняла платье, после чего старательно оттерла руки, потом лицо. Безрезультатно. Жирная грязь прикипела к коже, и девочка не могла ее оттуда убрать. Ей казалось, что шелк лишь размазал грязь по лицу. Никогда еще в жизни она не была столь чудовищно, невыносимо грязной. И, самое страшное, что ничего не удавалось сделать.— Отец! Приди и забери меня отсюда! Я не хочу быть богослышащей!Но тот не приходил. Цинь-цзяо разрыдалась.Вся штука была в том, что слезы не помогали. Чем дольше девочка плакала, тем сильнее чувствовала себя грязной. С текущими по щекам слезами она отчаянно выискивала способ убрать грязь с рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28