Именно на этом он строил свою концепцию мотивации личности. Однако в этом описании, так или иначе, на первом плане – психологический аспект проблемы. И ему можно противопоставить другой, когда структура жизненного пространства человека, в которой он развертывает свое социальное бытие, существует сама по себе, независимо от его психики и сознания.
Такого рода представления были реализованы в натуралистических и позитивистских моделях общества и социальной структуры в широком смысле слова. Для этих построений не было особой нужды в сознании людей. Оно, конечно, как-то включалось в эти представления, но присутствовало там то ли как надстройка, то ли как пристройка, то ли как «амортизатор» жестких структурных взаимодействий.
Сознание в таких схемах социального бытия не было «незаменимым» моментом. Выражаясь более конкретно, это было и не сознание как таковое, а стандартизированная психика людей, обеспечивающая стабильность социальных форм, а людям служившая в качестве аппарата отражения сложившейся композиции социальности.
Другое дело, когда реально возникает проблема трансформации и обновления социальных структур. Как только она выявляется, сразу на первый план выдвигается вопрос о субъектах обновления или становления социальных форм. Точнее: субъекты эти самоопределяются, и через это самоопределение происходит проработка, выдвижение и закрепление новых структурных образований. Тогда и сознание работает с напряжением, раскрывает или наращивает свои потенции как конструктивный принцип построения пространств и форм человеческого взаимодействия.
И это уже не просто проекция бытия отдельной личности на социальное пространство. Это – множество проекций, взаимодействующих и перекрывающих друг друга, противоречащих и сочетающихся, намечающих новый строй межсубъектных связей, ориентирующих людей на его воплощение в стабильные социальные формы. Такая работа сознания предполагает содействие различных конкретных субъектов. Она возможна в среде, гарантирующей различным субъектам широкие возможности для самоутверждения, лимитирующей действия субъектов не силой принуждения (или его постоянной опасностью), а нормами, выработанными, воспринятыми и защищаемыми прежде всего самим процессом их бытия.
В такой структуре социального бытия главным вопросом сознания оказывается не вопрос о том, что оно сознает, не вопрос знания или отражения. На первый план выступают другие вопросы: кто сознает, почему он направляет сознание на это и оставляет вне сознания другое!
§ 2. Проблема ориентации сознания общества
Для нас, для нашей философии вопрос перехода от гносеологических трактовок сознания людей к онтологическим – это не только вопрос теории. Это – вопрос реального функционирования культуры, ее сохранения и возможного преобразования.
Это – вопрос и политико-идеологический, ибо за определенной – в частности гносеологической – трактовкой сознания таилась «механика» разделения общественного и индивидуального сознания, «механика» подчинения индивидуального общественному, «механика», казалось бы, анонимная, а на деле организованная, имевшая своих субъектов, выражавшая конкретные интересы.
В сугубо теоретическом плане речь, разумеется, велась и о диалектике общественного и индивидуального сознания, об их взаимозависимостях и взаимопереходах, о несводимости общественного к индивидуальному, а индивидуального к общественному.
Фактически же эти рассуждения, часто не лишенные здравого смысла и даже методологической тонкости, маскировали идеологическую установку на формирование индивидуального сознания по неким заранее сконструированным политико-идеологическим стандартам. Такая обработка индивидных сознаний значительно облегчала оперативное манипулирование поведением людей, «вращивала» в их психику устойчивые формы, которые определяли стандартные реакции на события и идеи.
В основном это была апробированная еще архаическими обществами «механика» разделения всего на «свое» и «чужое» и соответствующего предопределения положительных и отрицательных реакций.
Но поскольку наше общество при всех его странностях и болезнях не было архаическим, не было и «однородным», поскольку оно складывалось из деятельности различных социальных субъектов, далеко не одинаково развитых индивидов, постольку оно (и его сознание) не действовало и не могло действовать по двузначной логике «свое – чужое».
Поэтому общественное сознание, как оно представлялось политиками и идеологами, не совпадало с тем реальным сознанием общества, которое получало лишь частичное, косвенное выражение и вместе с тем функционировало в реальных субъект-субъектных взаимодействиях.
Идеологически определяемое общественное сознание являлось неким обобщенным сознанием людей, представленным в основном в санкционированных, «одобренных» формах. Все, что не укладывалось в эти формы, списывалось на счет отставания сознания и его пережитки.
Скрытая стандартность такого общественного сознания становилась явной, когда возникал вопрос о формировании индивидуального сознания, социализации личности, как «о заполнении» контура со-знания и личностного пространства готовыми социальными формами. Здесь, кстати сказать, проявилась тенденция, характерная не только для догматического марксизма, но и для социологического позитивизма, в особенности функционализма, широко внедрявшего (и внедрившего) идею социализации и в социологические концепции, и в обыденное поведение людей. Шла ли речь о формировании личности или о ее социализации, фактически имелась в виду практика «погружения» человека в среду заранее приготовленных ориентаций, характеристик и идей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99