в разговоры Проныра не вступал — дружелюбие и даже простое сочувствие были ему неведомы. Каждое утро Имриен царапала камешком штрих на стене, ведя подсчет безрадостным дням заточения. По мере того как ряд черточек удлинялся, Муирна становилась все словоохотливей: ее неприязнь к подруге по несчастью мало-помалу таяла.
Чтобы убить время, девушки играли в Камень-Ножницы-Бумагу, загадывали друг другу загадки и шарады, даже рассуждали о различных способах побега. Имриен усвоила много новых слов, а взамен поведала Муирне об их с Сианадом приключениях. Правда, когда племянница Большого Медведя пожелала узнать, что же они делали в горах, рассказчица уклонилась от прямого ответа: она обещала товарищу не выдавать тайну сокровищ. В любом случае ей удалось заинтересовать эртийку, а вскоре из любопытства проклюнулись ростки настоящей дружбы.
Время тянулось медленно и до тошноты однообразно. Развлекали разве что легкие порывы шанга, когда в пыли зажигались яркие радуги.
— Зачем держать нас так долго? — размышляла Муирна. — Хотя конечно: пока еще в Тарв придет следующее невольничье судно до Намарры!.. Эх, упустили мы свой караван. Теперь он уже в пути. Да что это я? Нашла о чем горевать. Какой-то там караван! Остаться бы живыми — и то хвала Звезде!
На четырнадцатый день из-за двери раздалась сердитая перебранка.
— А я говорю, хватит ждать! Бросаем это дело, нас могут раскрыть!
— Уже совсем скоро! Может, даже сегодня. Кто же отказывается от того, что в руках?
— Мы и так слишком долго откладывали.
— Чего ты боишься? Сморщенных старушонок? Бедняжка Проныра, поди, в штаны наложил от страха!
— Говорю тебе, пора от них избавляться.
— Ни за что. Нынче подует славный бродячий ветер, нутром чую. Голоса спорщиков затихли в конце коридора.
— О нет! — слабо простонала Муирна. — Какая дикость. Нас никуда не продадут, Имриен. Все гораздо хуже. Это неприкрытый дом, и мы скоро станем гилфами.
«Что ты имеешь в виду?»
— Гилфы — это актеры шальной бури. Те, кто нарочно не надевает капюшона во время шанга и оставляет живые картинки. Потом, в следующую бурю их показывают людям за плату. Вот такие представления играют в неприкрытых домах. Это незаконно, зато бессердечные скирдас получают приличные барыши. Хозяева не любят терять постоянных посетителей, вот и рыщут по городу в поисках новых гилфов. И кроме того, вечно придумывают свежие трюки позанятнее.
«Как мы будем играть?»
— Не знаю. Боюсь даже подумать. Взрослые иногда шушукались о таких вещах, когда считали, что я не слышу… Одни гилфы, например, борются друг с другом, иные дерутся с дикими зверями, или прыгают в горящие кольца, или ходят босиком по углям. Словом, делают что-нибудь такое, чтобы стало страшно. От ужаса их отпечатки ярче светятся.
«Счастье тоже светится».
— Ну да, только этим злодеям проще внушить ужас. И не обычный человеческий страх, от которого похолодеешь и не двинешься с места. Нет, это будет совершенный кошмар, чтобы потянуло на разные подвиги. Зрители любят пощекотать нервишки. Когда подует следующий шанг… Да смилуется над нами Сеиллеин! Есть вещи страшнее смерти.
В эту ночь бродячий ветер так и не подул, и город даже на миг не превратился в шкатулку с самоцветами. Зато Проныра напился в стельку и вломился к пленницам. Неожиданно в нем пробудилось желание излить перед кем-нибудь душу.
— Раньше это был самый известный притон в городе, — жаловался слуга. — Мы загребали такие деньжищи! А потом все дело пошло прахом. Как-то ночью идет обычное представление, от народу, как всегда, отбою нет, и вдруг раздается громовой голос: «Где мое золотое око?» Тут из камина высовывается здоровенная волосатая Рука — а может, Нога, кто его разберет — и давай шарить по всему залу. Зрители — врассыпную, спектакль сорван. И с тех пор ни одного представления по-человечески провести не можем. Стоит подуть шангу, опять этот голос: «Где мое золотое око?», и Рука шарит, ищет чего-то. Вот и растеряли посетителей. Пришлось прикрывать лавочку. Как наш Скальцо ни ухищрялся, Тварь-из-Камина не пропадает. Мы даже специально завели сторожевого змея, чтобы ползал в зрительном зале — мало ли, вдруг Тварь надумает спуститься сюда, пока мы дрыхнем! Да только я все равно не сплю. Разве это жизнь — хуже, чем в трюме невольничьего судна. И с вами еще канитель!.. Какая удача — у вас у обеих есть глаза! Случаем, не золотые, нет?
— Мансската! — прошипела Муирна.
— Теперь вы — наша надежда. Вот подует бродячий ветер, запрем обеих в зрительном зале. Если явится Рука-из-Камина и потребует свое око, пусть забирает ваши глазки. Это ничего, что у тебя, бесцветная, они как крыжовник, а у той рыжей — как яйца дрозда. Может статься, Оно и не заметит разницы. А может, ему все равно, чем на свет пялиться. Лишь бы убралось и нас оставило в покое. Надеюсь, одну из вас Тварь не покалечит, а то нечего будет продать в Намарру.
Муирна не промолвила ни слова. Она побледнела как смерть и с такой силой сжала кулаки, что ногти вонзились в плоть. Проныра внезапно пришел в себя, то есть замолчал и с каменным выражением лица покинул каморку, не забыв запереть дверь.
Настал день, когда Имриен процарапала на стене двадцать восьмую отметку. И тут по ее телу побежали мурашки. Где-то недалеко разрастается крупная шальная буря, поняла она. Шло время; предчувствие не исчезало, а, напротив, усиливалось. Когда сгустились ночные сумерки, Муирна тоже пробудилась от напрасных надежд:
— Имриен, шанг! Бродячая буря идет сюда!
Подруги схватились за руки. За стенами, на воле раздались безудержные скорбные рыдания.
Муирна содрогнулась и погрузилась в молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147