– Заберите собаку, – попросил Воропаев. – Визжит очень, и шерсть вот еще.– Для вас же стараюсь! – снова обиделась прекрасная девушка Галя. – Вам же билет! Ну и пожалуйста! Иди ко мне, Жуличек.Лупоглазый Жулик, рыча на Воропаева, переместился под мышку к хозяйке.– Вы передавали, девушка? Возьмите билет, – сказали спереди.– Это не мне. Это товарищу, – непреклонно сказала Галя.Воропаев протянул руку за билетом, и той-терьер, изловчась, тяпнул его за палец.– Ой, – сказал Воропаев, – кусается.– Он подумал, что вы на меня напали, – объяснила Галя. – Уберите ваш палец, сейчас кровь капнет. У меня же пальто светлое.– Может, он у вас бешеный? – спросил Воропаев.Галя презрительно взмахнула кобальтовыми веками.– А очень просто, что и бешеный, – поддержал Павел Павлович.– Возьмите же, наконец, билет! – потребовали спереди.– Подавитесь вы своим билетом! – вскипела А.П.Макарова. – Тут собака бешеная, а вы с билетом пристали.Предчувствуя возможный скандал, Галя улыбнулась Воропаеву и сказала:– Извините.Только потому, что она была прекрасна, он сказал:– Ничего. Это уже второй раз меня собака кусает. Первый раз в детстве – за сливами лазили.– За сливами? Как интересно, расскажите! – хитро повела Галя разговор в безопасное русло.– Мне уже выходить.– Ой, и нам тоже. Вы не подержите сумочку? Неудобно очень с Жуликом…Воропаев взял сумочку.Отдал он ее уже поздно вечером, когда прощался с Галей у ее подъезда.Уходя, Воропаев радостно говорил:– Пустяки! Это уже пятый… нет, шестой раз меня собака кусает. ТЕЗКИ Мария, жена Зотова, попросила его сходить на рынок за веником.Зотов внутренне напрягся и сделал вид, что не слышит.Жена повторила. Голос ее стал настолько ровным и ледяным, что на нем впору бы тренироваться Ирине Моисеевой и Андрею Миненкову.Если эта метафора покажется редактору чересчур громоздкой и он ее вычеркнет, спорить не буду. Но вернемся к нашим героям.– Мура, – отчаянно сказал Зотов, – у меня же коллоквиум завтра!Мария молча протирала настенную вьетнамскую тарелочку с изображением завлекательной, не полностью одетой танцовщицы.Зотов лукавил. Суть была не в коллоквиуме. Суть была в том, что общежитие института, в котором преподавал Зотов, находилось как раз между рынком и зотовским домом. А главное, Зотов носил красивое и звучное имя Вениамин, и студенты в связи с этим за глаза фамильярно прозвали его Веником. Он знал это, и теперь, содрогнувшись, представил себе, как разбитные первокурсники, давясь от смеха, делятся впечатлениями: «Видали, как наш Зотов тезку под мышкой нес?»…А рассказать все Муре ему было стыдно. Он горестно надел золоченые очки и двинулся навстречу своей Голгофе.Купив веник прямо у рыночных ворот, он заметался, изыскивая способ замаскировать покупку, и робко попросил небритого голубоглазого продавца:– А завернуть у вас не во что?– Это как, завернуть? – попытался понять продавец. – Это что же вам, селедка, заворачивать? И где ж я бумаги напасусь, веники заворачивать, на-ка!– Да, да, – покраснев, заволновался Зотов. – Просто, понимаете неудобно: мне на электричку еще, а потом три часа полем идти.Зотов врал всегда вяло и неубедительно. Зная это, он с натугой пошутил, чтобы разрядить обстановку:– Женщинам вот хорошо: села на веник верхом да и полетела!– Это как, полетела? – попытался понять голубоглазый продавец. – Где это полетела?И он обвел взглядом небосвод. Небосвод был чист, если не считать густых длинных шлейфов от четырех труб районной ТЭЦ.– Ну, ведьма если. На помеле ведьмы летают, – сник Зотов.– Это как ведьма? – попытался понять продавец. – Кто это ведьма?– Пошутил я, – сказал Зотов, ретируясь. Продавец долго смотрел ему вслед голубыми бдительными глазами. По рыночному забору осторожно шла кошка.Зотов тоскливо приближался к студенческому общежитию, надеясь, что авось да пронесет. Но не пронесло: двери общежития внезапно выстрелили пестрой гомонящей стаей студентов. Зотов отскочил к ближайшему дому, забросил веник в открытый подъезд и трясущимися руками стал вскрывать пачку сигарет «Каравелла».Студенты не расходились. Они тоже закуривали и, хохоча, перебрасывались пустяковыми репликами.В глубине подъезда скрипнула дверь. Сиплый старушечий голос произнес:– Верка! Ты что ж, разиня, подметала, а веник-то оставила. Ну как есть шалавая!– Да вы что, мама, – обиженно застрекотала невидимая Верка, – и не подметала я еще вовсе, и веник, вон он, на кухне. Вечно вы…– И кто ж это веники расшвыривает? – выползая на улицу, в раздумье произнесла старуха. Была она в толстом полушерстяном платке, ее лисье личико усеяли мохнатые бородавки.Зотов негромко сказал:– Это мой веник.– Твой? – подозрительно спросила старуха. – А ты, красавец, сам-то чей будешь?Зотов повел рукой вдоль улицы:– Я вон там живу, видите, белый дом с красными балконами?– Ну, – прищурилась старуха. – А чего ж ты у нашего парадного сшиваешься? Веник, говорю, зачем кинул?– Понимаете, – краснея, залепетал Зотов, – солнце на улице. Веник, если его долго на свету держать, хрупким делается, ну, как бы сказать… ломким, что ли. Вот я его туда, в темноту. Это временно, вы не думайте. Я возьму.Старуха почесала двумя пальцами под платком и убежденно сказала:– Врешь ты все. Ну, ведь врешь же. Признавайся, а то народ кликну. Вон ребята идут.Зотов с ужасом узнал в ребятах своих студентов.– Прошу вас, тише! – умоляюще прошептал он. – Я объясню все, потом только…– Гуд монинг, Вениамин Петрович! – хором пропели студенты.Не в силах ответить, Зотов молча кивнул головой.– Вениамин Петрович, а Вениамин Петрович, – жалобно произнес один. – Вы завтра последний день зачет принимаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13