Вот что писал не так давно известный историк феодального государства и права Г. Миттайс: «Ленное право, которое порождено схоластическим пониманием государства, было преодолено только в XV в. с помощью платоновской философии Ренессанса. Теперь открылась широкая дорога для абсолютного государства». Подобное представление отнюдь не является прогрессом по сравнению с гегелевской «философией права».
Отправляясь от духа и других подобных мистических категорий, эта историография оказывается совершенно не в состоянии объяснить разнообразие конкретной исторической действительности и изменчивость форм общественного и государственного развития. Чтобы выйти из затруднения, она наделяет эти формы, учреждения, юридические и правовые категории способностью саморазвития. Получается абсолютно превратная картина развития общества и государства. Вместо действительного развития материальных отношений и вызываемого им изменения политического строя, юридических и прочих институтов постулируется мнимое саморазвитие политических учреждений и юридических форм и «обусловленное» этим саморазвитием «преобразование» материальных отношений. При этом характерным для немецкой буржуазной историографии государства и права является то, что она предпочтение отдает не тем формам, которые непосредственно отражают материальные отношения (например, область политических взаимоотношений), а тем, которые выражают их в опосредствованном смысле (юридические институты). Она имеет дело даже не с отражением истинных отношений, а с отражением отражений этих отношений и разделяет все иллюзии современников изучаемой эпохи.
Немецкая буржуазная историография феодального государства – это по существу историография юридических форм государственной жизни. В ней мы не найдем даже изображения политических отношений. Все покрывают мертвые юридические формы, институты, категории, которые эти историки тщетно пытаются воодушевить и заставить саморазвиваться.
Даже в наш XX век здесь кажутся «радикальными» напоминания о том, что историк государства не должен рассматривать изменение политического строя как «индетерминированный результат юридических установлений», а должен признавать значение политических и хозяйственных отношений и учитывать, что право изменялось под воздействием силы.
Немецкая историография государства и права до сих пор следует манифесту «Исторической школы права» и разделяет все ее реакционные взгляды и предрассудки. Она считает право, в котором воплощается «психология народа», творящей силой общественного и государственного развития; она склонна рассматривать всю общественную жизнь прошлого через призму права. Во всем этом, конечно, не следует усматривать только «грехи прошлого», порочность «Исторической школы права». Повинны те, кто поднимает на своем знамени обветшалые девизы прошлого. Но будет совершенно правильным сказать, что традиция «Исторической школы права» сыграла весьма реакционную роль в воспитании немецких историков и направлении их ученой деятельности. Эта школа, «узаконяющая подлость сегодняшнего дня подлостью вчерашнего, школа, объявляющая мятежным всякий крик крепостного против кнута, если кнут – старый и прирожденный исторический кнут», – привила историкам такое уважение к «правовому кнуту», что они потеряли способность смотреть на мир естественными человеческими глазами, а стали рассматривать его только через очки права. Право заменило собой живую действительность, история права вытеснила настоящую гражданскую историю. Развитие общества начали трактовать, как развитие целого комплекса «прав» (Rechten). «Государственное право» (Staatrecht), «частное право» (Privatrecht), «право союзов и корпораций (Genossenschafts und Korporativrecht), „церковное право“ и еще особое „право частной церкви“ (Eigenkirchenrecht), „ленное право“ (Lehenrecht), „городское право“ (Staadtrecht) и т. д. и т. п. заменили собой настоящую историю общественной жизни. Право и обусловливаемое им „устройство“ (Recht und Verfassung) стали покрывать все богатство конкретной исторической действительности.
Проблема происхождения феодальной раздробленности у них заключается в утверждении права сеньората (Grundherrschaft), проблема возникновения средневековых городов сводится к проблеме происхождения городского права и городского устройства (Stadtrecht und Stadtverfassung), возникновение территориальных княжеств представляется как процесс присвоения высших государственных прав (Landeshoheit) крупными феодальными владетелями и т. д. и т. п. Вот в какой превратной форме представляется этим историкам исторический процесс!
Мы ознакомились с некоторыми методологическими предпосылками немецкой буржуазной историографии феодального государства. Посмотрим, как понимает эта историография существо государства и, в частности, существо германского государства феодальной эпохи.
Определения государства как органа классового господства мы здесь, как и вообще во всей буржуазной социологии и историографии, не найдем. Государство преподносится идеологами буржуазии как «устройство народа, созданное им для достижения политических целей». Такой смысл вкладывается в понятие государства всеми немецкими социологами, юристами и историками.
О. Гирке определяет государство как «организацию всего народа, и тех, которые господствуют, и тех, над которыми господствуют, – организацию, выражающую политическое и юридическое единство народа».
По словам Т. Майера, под государством следует понимать «тот политический порядок, посредством которого тот или иной народ является политически действенным (politisch handlungsf?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87