– Ландыши… – сказал он у двери. Глаза его блестели, будто покрытые лаком.
– Рождественский подарок Гельмута… – Ева печально улыбнулась.
– Используйте другие духи, когда мы поедем, – сказал Боб. – Не из-за Гельмута, а ради меня. У меня аллергия на ландыши. Возможно, я расскажу вам потом эту историю… в другое, более благоприятное время.
Он быстро наклонился и поцеловал Еву в щеку, прежде чем она успела уклониться. Потом он, не оборачиваясь, сбежал вниз по лестнице и покинул дом.
«Какой же я актер, – подумал он на улице. – Может быть, в этой области я мог бы чего-нибудь достичь? Интриган… Кто лучше меня сыграет эту роль? Из меня фонтанируют целые потоки обходительности…»
Вечером того же дня у Теодора Хаферкампа зазвонил телефон. Хаферкамп находился – что было большой редкостью – на своей одинокой холостяцкой вилле на окраине Вреденхаузена, а не в замке Баррайсов. Ему хотелось покоя. Он устал от вечных жалоб Матильды, сообщений Хансена о тщетных поисках на Сицилии, напоминаний доктора Дорлаха о том, что старого Адамса необходимо поместить в психиатрическую лечебницу. Старик, которого после смерти Лутца словно подменили, ни на день не оставлял теперь семейство Баррайсов в покое. Он все время задавал всем один и тот же вопрос: «Почему аварию не расследуют как положено?» – или же бомбардировал Тео Хаферкампа письмами и телефонными звонками. Хаферкамп в душе соглашался, что с несчастным случаем в Приморских Альпах многое не ясно, но дело было закрыто французской полицией, и Боб был признан одним из пострадавших. Как бы ни выглядела на самом деле правда, семейная честь Баррайсов не была затронута.
На предприятии были свои неприятности. Поставщики не отличались пунктуальностью, и рабочий совет требовал более подробных сведений о тех суммах из прибыли, которые ежемесячно получал Боб Баррайс. Таким путем Вреденхаузен хотел, наконец, знать, как высоки суммы, которые проматывал плейбой и ради которых половина города в шесть утра ехала на работу.
«Спокойно, – уговаривал себя Хаферкамп. – Выпей коньячку, сядь, как добрый буржуа, перед телевизором, дай себе заморочить голову – что там у нас сегодня? – ах да, Лембке со своей викториной „Кто я такой?“, – вытянись в кресле и забудь, что ты наместник Баррайсов. Канцлер. Опекун легковесного короля. Белоснежная вывеска семьи. Забудь обо всем на пару часов…»
Но в этот момент зазвонил телефон, и Хаферкамп, глубоко вздохнув, покорно снял трубку. Он настолько углубился в свою личную жизнь, что голос Боба, откуда бы тот ни звонил, не мог уже заставить его вскочить.
– Мой бедный больной мальчуган, – произнес Хаферкамп, поглядывая на экран телевизора. Лембке как раз засовывал пять марок в свинью-копилку. Загадан был каменотес, но команда отгадывающих из-за его показов руками решила, что это гинеколог. – В какой ты постели? Блондинка или брюнетка?
– Ни то ни другое, дядечка. Я в Каннах.
– Не на Сицилии?
– Там для меня был слишком влажный воздух.
– Остряк! Ты знаешь, что Гельмут ищет тебя на Сицилии?
– Нет. С какой стати?
– С чего это ты вдруг заболел?
– Гельмут это должен выяснить? Ведь я же предъявил медицинское заключение.
– О душевном расстройстве! Когда это читаешь, невозможно удержаться от смеха. Что ты делал на Сицилии?
– Основал фирму.
– Что основал? – Теодор Хаферкамп выключил телевизор. – Повтори еще раз.
– Фирму по продаже анатомических наглядных пособий. Тео Хаферкамп громко втянул носом воздух:
– Это что, новое обозначение публичного дома?
– Фу, дядя Тео! – В трубке раздался звонкий смех Боба Баррайса. Похоже, его нервы не так уж истощены. – Я расскажу тебе об объектах нашей торговли, если у нас когда-нибудь выпадет хороший денек. А цель моего звонка – не оставлять тебя в неведении относительно того, где я нахожусь, – Благородный жест…
– Передай привет маме. Она, конечно, плачет?
– Естественно! Удивительно, откуда она берет столько жидкости. Боб! – Голос Хаферкампа стал серьезным и настойчивым. – Было бы напрасной тратой времени спрашивать тебя, что ты делаешь в Каннах. Я прошу тебя только об одном: не делай новых глупостей! Смерть Лутца далеко еще не забыта. Она – как пятно плесени на твоем имени. Не привлекай всеобщего внимания. Кстати… откуда у тебя деньги, чтобы жить в Каннах?
– Новая фирма… и хороший друг.
– Молодой Чокки.
– Твой доктор Дорлах работает превосходно. Ему бы с его способностями – в федеральный разведцентр.
– Боб…
Хаферкамп потряс телефон. Но Боб уже положил трубку. Вздохнув, Хаферкамп поднялся, снова оделся и поехал на виллу Баррайсов. Нужно было проинформировать Матильду, чтобы приостановить ее перманентную грусть. И Гельмута необходимо вернуть из Сицилии. Бедный парень обегал весь остров, как голодный волк. Каждый вечер около 22 часов он звонил с Сицилии.
Хаферкамп остановился и вперился в большое зеркало гардероба. Его неожиданно осенило.
Позавчерашнее сообщение Гельмута из Катании: Боб заморозил в отеле двадцать пакетов.
– О Господи! – произнес Хаферкамп с неподдельным страхом. – Господи, но это же невозможно…
Анатомические наглядные пособия.
Хаферкамп быстро поехал на виллу Баррайсов. Но это бегство от собственных мыслей ему не помогло – мысли преследовали его. Он не отважился высказать их кому-нибудь, даже доктору Дорлаху. И у адвокатов существует запас прочности, который лучше не подвергать испытанию.
В субботу Гельмут Хансен прибыл в Канны.
Он даже не стал заезжать во Вреденхаузен, обнаружив в квартире Евы записку, оставленную Бобом Баррайсом незаметно от Евы, когда утром он заехал за ней перед поездкой на Ривьеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121