Теперь он узнал ее: жена инженера Лубенса, Эдит.
– Не люблю одиночества. Поговорим хотя бы о современной живописи. Хотите? – Она взглянула ему в лицо. Женщина знала силу своего взгляда.
Но Стабиньш не смутился. Он спокойно смотрел на Эдит, сохраняя на губах улыбку превосходства. Превращаться в стеснительного техника было поздно. Он принял вызов.
– А почему бы и нет? – держа чашку в руке, он подошел. – Надо быть последним дураком, чтобы отказать такому прелестному созданию.
В ее глазах сверкнула молния.
– Тогда у меня дома вы казались чуть более стеснительным.
– Фата-моргана. Но ошибку можно исправить, – он старался говорить как можно беззаботнее. – Сейчас у меня свободное время.
«Этот котик, даже падая с пятого этажа, встанет на лапы», – решила Эдит.
– Прекрасно! – игриво откликнулась она. – Мне тоже некуда торопиться. Договорились. Вы меня проводите, – она улыбнулась ему одной из своих наиболее очаровательных улыбок, взглянула, чтобы убедиться, что он понял, и направилась к двери.
Выйдя на улицу, они довольно долго молча шли рядом, стараясь найти нужное направление разговора.
Эдит взволновали необычность, азарт, который она не без оснований называла своим хобби. Страх был чужд ей. Кроме того, обычно ей везло, а если и нет – неудачи она переживала легко. Выбить Эдит из седла жизни было трудно, даже невозможно.
– Ну куда же мы, мой донжуан, в кино, театр, оперу, ресторан? Куда вы готовы пригласить меня? Наслаждаться уличной романтикой я не расположена, как-никак, мне уже не семнадцать, – она, насмешливо усмехнувшись, глянула на Улдиса.
– Вы приказали проводить. Охотно выполню желание дамы.
– Тогда идемте! – Эдит взяла его под руку. – Где я живу, вы, надеюсь, еще не забыли?
Она отперла дверь. Казалось, дома, как и в тот раз, не было никого.
– Ну вот, – она опустилась на мягкий диван. – Садитесь рядом. Поболтаем об искусстве. Согласны? – и она бросила взгляд, приглашавший приблизиться.
Улдис, не опуская глаз, выдержал взгляд с честью.
Эдит поднялась, вышла и вскоре вернулась, катя столик на колесах, на котором стояли импортные бутылки и сласти.
– Вы холостяк; видите, как я все знаю, – со смехом сказала она. – И правильно: умный не женится. Зачем распылять свою и так быстротечную жизнь? Семья, дети, заботы, невзгоды. И лишь ради того, чтобы мир не опустел. Демография – чушь. После меня хоть потоп. Кто это сказал?
Эдит откупорила бутылку французского коньяка, налила чуть-чуть себе, потом Улдису, потом себе дополна.
– Так делали при французском дворе, чтобы гость не боялся, что его отравят? – усмехнулся Улдис.
– Боитесь, что я хочу вас отравить? – Эдит склонилась к самому лицу Улдиса.
– Немного, – он поднял рюмку. – За что же пьем – за умниц, которые остаются холостяками? Но вы же замужем, и такой тост был бы бестактным с моей стороны.
– Не бойтесь, я не из тех, кого так легко можно обидеть, – она чокнулась, отпила и поставила рюмку на стол. – Настоящую женщину вообще обидеть нельзя. Правда, иногда мы изображаем обиду и разочарование, но это лишь для того, чтобы выглядеть правыми в ваших глазах – глазах мужчин. Куда удобнее грешить, если ответственность можно взвалить на другого. А если женщине удается еще и окольцевать мужчину, достигается вершина счастья и мечта всей жизни исполняется. Так что будьте осторожны.
«Пока она кормит меня довольно фривольной болтовней, но что у нее на уме в действительности? Не из чистого любопытства, не ради того, чтобы выяснить, кто я такой, она меня привела».
Улдис выпил свою рюмку, взял конфету и откинулся на спинку дивана.
– Америки мы не открыли, – ответил он в том же тоне. – Природа создала женщину, чтобы продолжать род человеческий. Зов естества, инстинкт.
Эдит скривилась.
– Фу, какое плебейство! Что же, по-вашему, мы, женщины, ничем не отличаемся от самок животных? Разве у нас нет никаких других требований к жизни? – Она выпила еще рюмку и негромко продолжала: – У меня с годами выработалась своя теория жизни. Молодежь спешит получить высшее образование. Им кажется, что тогда они достигнут самого лучшего и приятного, что есть в жизни. Они не понимают, что самое интересное в этом – сам путь: годы студенчества. То же и в любви. Многие считают, что вершина любви – брак. Что так достигается вечное счастье. Однако за каждой вершиной начинается обратный склон, который, каким бы он ни был гладким, все же ведет вниз. Возникает вопрос: стоит ли, поднимаясь в гору, любой ценой стараться достичь ее вершины? Прийти к легальной или, точнее, легализованной и освященной законом половой жизни и сожительству под одной крышей? А потом что? Исчезает самое лучшее – романтика, тайные встречи, скрытые взгляды, нежные прикосновения, когда влюбленные читают в глазах друг друга то, что непонятно и недоступно другим. Зачем стремиться к официальной вершине, чтобы потом свыкнуться, раскрыть отрицательные черты своего характера, надоесть и под конец опротиветь друг другу? Разве нельзя играть близ вершины, то поднимаясь повыше, то спрыгивая с камня вниз и снова взбираясь? В жизни нет ничего вечного, и вечная любовь – сказка. С годами женщина становится мужчине второй матерью, а он для нее вторым отцом. Мало ли приходилось слышать, как они называют друг друга папочкой и мамочкой? Эти слова меня когда-то бесили. А теперь – нет. Я поняла.
Кажется, Улдис понял тоже. И говорившая тут же вывернула свои суждения наизнанку.
– Но, конечно, у каждой медали – две стороны. Остаться на склоне лет одному тоже плохо – как ребенку без отца и матери. Человек – слабое, плохо защищенное существо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60