Как ни странно, пиво не отключило Цыганова напрочь, а наоборот — взбодрило и оживило его. Он даже смог отбыть самостоятельно банку колбасного фарша и гостеприимно подвинуть ее Обнорскому. Андрей упрашивать себя не заставил — отыскал на столе более-менее на вид чистую вилку, отломил кусок от валявшейся тут же лепешки и с удовольствием принялся за еду.— Вопросы будут? — спросил между тем Леха почти нормальным голосом.Обнорский кивнул и, не переставая жевать, спросил:— А куда Володя уезжает?— Мукейрас, Тридцать вторая пехотная… Дыра жуткая. — Леха допил свое пиво и смял банку в руке.— Там что, воюют? — Андрей кивнул на автомат, валявшийся на полу рядом с кроватью бесчувственного Гридича.— Сейчас вроде бы нет… Тихо. А это еще хуже — сидеть и ждать, когда начнется… Тут когда долго тихо — очень душно и тоскливо становится, как перед грозой. Думаешь, скорей бы уже ебнуло, чего душу-то мотать.Голос Цыганова начал постепенно угасать, его потянуло в сон. Обнорский задумчиво посмотрел на него и вдруг неожиданно для самого себя поинтересовался:— Слушай, Леха… Если о моем прилете сюда никто не знал, из «десятки» не предупредили, то что там делали Пахоменко и Гена, водила генеральский?Цыганов икнул и слабо улыбнулся:— Почту ждали скорее всего… Третий рейс уже пустой прилетает… Ну и, может, свои какие дела… У Пахома связь с Союзом налажена: он оттуда постоянно посылки получает — и хлеб черный, и селедочку, и всякое другое разное… Только ты, Андрюха, запомни — по дружбе говорю: у нас в чужие дела нос совать не рекомендуется — прищемят… Тем более в дела Пахома. Он у нас папа — как скажет, так и делать надо, потому что, кроме него, защищать нас от этого хабирья озверелого некому. Хабирье — от арабского «хабир», презрительная кличка всех советских офицеров арабских странах.

Леха пробормотал еще что-то, но уже совсем глухо слов было не разобрать, потом он несколько раз дрыгнул ногой и уснул прямо в кресле.Андрей доел весь фарш, допил пиво и с удовольствием выкурил сигарету. Потом он подошел к кровати Гридича и повернул Володю на бок, чтобы тот не захлебнулся, если вдруг надумал бы блевать во сне. Потом Обнорский поднял с пола автомат и отсоединил магазин — рожок был под завязку набит боевыми патронами. Андрей хмыкнул, вставил рожок обратно и прислонил автомат к шкафу. Перед тем как уйти из гостеприимной тридцать второй комнаты, Обнорский взял на руки Леху и переложил его на свободную кровать……Свои вещи Андрей разобрал довольно быстро и отправился в душ — общий на всю казарму. У этого душа была одна любопытная особенность: вентиль для пуска воды был один — понятия холодной или горячей воды не было, вода всегда была теплая, нагретая беспощадным солнцем…После душа его разморило, он прилег на кровать и не заметил, как уснул.Разбудил его протяжно-тоскливный напев муэдзина, несшийся из невысокой мечети, стоявшей рядом с гарнизоном… Чувствуя во всем теле вялость, Андрей прибрал комнату до конца, переоделся и вышел на террасу. По местному времени было около семи, но на улице уже было совсем темно — на арабском Востоке вообще темнеет быстро, как будто кто-то просто берет и выключает свет. В гарнизоне чувствовалось какое-то оживление — люди, в основном почему-то женщины, стекались к кинотеатру. Показывали какой-то старый «производственный» фильм, Андрей сел было на одну из лавок в амфитеатре, быстро понял, что фильм этот уже видел в Союзе, и собрался уходить, как вдруг заметил, что у мужчины средних лет, сидевшего рядом, из глаз текут слезы. При этом лицо мужика было совершенно спокойным, казалось, слезы текут сами по себе. Присмотревшись, Обнорский заметил еще одного такого же и еще… Андрею стало не по себе, он достал сигарету и выскочил из кинотеатра.«Дурдом какой-то! Псих на психе, их тут всех лечить надо. — Обнорский, нервно затягиваясь, пошел к дежурке. — Неужели здесь все такими становятся?»Андрей был недалек от истины. Тяжелые климаческие условия Йемена и постоянно испытываемые стрессы очень сильно влияли на психику европейцев, прибывших в эту страну. Позже Обнорскому рассказали, что прагматичные англичане якобы лишали на два года избирательных прав своих соотечественников, проведших в Йемене более года, — считалось, что психика этих людей серьезно подорвана и требует реабилитации. Что же касается слезливости, то в ней опять же виноваты были солнышко и климат, не случайно даже в сказках «Тысячи и одной ночи» все великие герои и воины постоянно плачут, как дети…Андрей присел на лавочку у дежурки — в тусклом свете фонаря хорошо были видны огромные тараканы, деловито сновавшие по двору.— Вот ведь твари какие, — кивнув на тараканов, сказал вышедший из дежурки мужик средних лет, садясь на лавку рядом с Андреем. — Ничем их, гадов, не вытравишь, они ведь в дома только пожрать приходят, а живут на улице… Летают еще…Мужик придавил одного таракана ногой, Обнорского передернуло от неприятного хруста.— А ты что, новенький?— Да, — обреченно вздохнул Андрей и, не дожидаясь следующих вопросов, начал отвечать: — Переводчик, практикант из Ленинграда. Москва еще стоит.— Холодно уже, наверное? Снег выпал? Обнорский пожал плечами:— Не жарко, естественно, но снега еще нет. Дежурный грустно покачал головой:— А я, хлопчик, снега уже три года не видел. Отпуска — летом. Снится мне снег все время.Мужик вздохнул и стрельнул у Андрея сигарету. Посидели молча, потом Обнорский поднялся:— Пойду с ужином что-нибудь придумывать.— Давай, только воду кипяти как следует. Вода здесь — полное говно, я тебе скажу, почки у всех летят…«Интересно, — думал Андрей, поднимаясь на террасу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22