Многие мои сотрудники, ближайшие товарищи, честно сказали:
–– Александр Васильевич, вы как хотите расценивайте наше поведение, но ни мы, ни наши жены голосовать не будем.
Один из водителей, который работал со мной в день первого тура выборов, помнил, что я две недели назад призывал его:
–– Обязательно проголосуй!
И вдруг утром 3 июля он мне говорит:
–– Александр Васильевич, извините, можно вам кое-что сказать?
–– Давай.
Думал, он что-нибудь попросит. Мне всегда было приятно помочь. А парень этот сообщает:
–– Простите, но я не пойду сегодня голосовать ни за кого.
На избирательный участок отправились прежним, что и в первый тур выборов, составом: Барсуков, Тарпищев и я. Сосковец лежал в больнице. Как и в первый тур, так и сейчас журналисты увидели неунывающую троицу. Корреспонденты на нас в прямом смысле слова набросились. Офицер, отвечающий в СБП за работу с прессой, подвел каких-то американских телевизионщиков и стал умолять:
–– Александр Васильевич, ответьте им хоть на один вопросик...
Я шел быстрым шагом. Оператор с камерой на плече снимал меня анфас и бежал спиной вперед еще быстрее.
–– За кого вы голосовали? -– спросила американка.
–– За Ельцина.
–– И что, у вас никакой обиды на него не осталось?
–– Не осталось.
Мне не хотелось иностранцам объяснять, что в России на обиженных воду возят.
–– А как здоровье Ельцина? -– задает второй вопрос журналистка.
–– К сожалению, данной информацией сейчас не располагаю, -– нагло вру ей.
Приехали домой, выпили по рюмочке в честь праздников и стали ждать результатов выборов


Глава II. Наивное время



Братья седые


С детства я мечтал стать летчиком-истребителем. Однажды, в классе седьмом, разговорился с отцом школьного приятеля -– тот был летчиком. Он мне сказал:
–– Тебя с твоим ростом в авиацию не возьмут.
Я уже был под метр восемьдесят, а для летчиков-истребителей даже рост на пять сантиметров меньше считался предельным. Вдобавок меня слегка укачивало на качелях. Так что в самолете я, видимо, мог рассчитывать только на пассажирское кресло.
В школе любил читать о чекистах, следователях МУРа, о жестоких преступниках, которых непременно ловили отважные "оперы". Мечта о летчике сменилась более приземленной -– я захотел стать чекистом. Туда по крайней мере принимали с любым ростом.
Родители к моим мыслям относились настороженно. Матери казалось, что я выбираю слишком опасные профессии. Отец внешне ее поддерживал, но в душе ему нравились мои желания. Ведь когда он пришел с войны, ему тоже предлагали работу в органах МГБ, но не взяли, так как мой дед Никита по материнской линии был в 1937 году репрессирован и, если верить справке, умер в тюрьме в 1943 году.
После армии Василий Капитонович Коржаков устроился работать на фабрику "Трехгорная мануфактура имени Ф. Э. Дзержинского". Сначала был помощником мастера, а затем мастером цеха и в этой должности проработал всю жизнь. Там, на "Трехгорке", отец познакомился с моей матерью, и они поженились очень быстро. Мать моя, Екатерина Никитична, потом призналась мне, что замуж вышла не по любви -– просто ей надоело жить в общежитии, а отцу, как фронтовику, сразу дали комнату в подвале барака. Любовь пришла потом.
В той восьмиметровой комнате я и родился. В углу стояла печка, пол был земляной. Котенок на улицу не ходил, справлял все свои дела прямо на полу и тут же закапывал.
Обстановка была самой простой. Почему-то осталась в памяти железная кровать с блестящими никелированными шарами по углам: она до сих пор валяется разобранной в гараже, в деревне Молоково.
...Когда мне исполнилось лет пять, родители купили тахту. Три подушки, валики -– это стало полем битвы с младшим братом. Между этой тахтой и железной кроватью стояла тумбочка -– на ней радиола "Рекорд". По тем меркам -– современная, красивая вещь, и мы с братом постоянно слушали пластинки. Я больше нигде не видел таких приемников. При включении диск нужно было раскручивать пальцем, а потом он сам вертелся. Вот, собственно, и все, что могли позволить себе отец-фронтовик и мать, передовая ткачиха "Трехгорки".
Брат, Анатолий Коржаков, младше меня на полтора года. А сестра, Надежда, родилась, когда мне было девять лет.
Отец хотел, чтобы в семье росло много детей. Сам он был одиннадцатым у моей бабушки Марии. Деда Капитона, к сожалению, я совсем не знал. Его единственная фотография сохранилась в семейном альбоме -– дед в форме унтерофицера вместе со своим начальником -– офицером.
А отец мой родился в Орловской области. Голод погнал его вместе с братьями и сестрами в Москву. Пристроились они в совхозе недалеко от пригородной железнодорожной станции "Тестовская". Потом случилась трагедия: трое братьев отца -– один двоюродный и двое родных -– попали под поезд. Затем -– война.
Мы с братом и играли, и спали вдвоем на тахте, потом на полуторном диванчике до того момента, пока я не ушел в армию.
Когда мне исполнилось семь лет, родители получили новую комнату в коммунальной квартире: на пятом этаже пятиэтажного дома напротив кинотеатра "Красная Пресня". Комната казалась огромной -– целых семнадцать квадратных метров. Мы, дети, искренне полагали, что наконец-то попали в рай. Родители тогда приобрели трехстворчатый гардероб и буфет из светлого дерева.
Соседи в коммуналке попались хорошие. Запомнил я бабушку Дусю -– у нее в комнате стоял один из первых советских телевизоров -– КВН с линзой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16