Взяв себя в руки, он через некоторое время проговорил небрежно:
– Все в мире относительно. По мне, так твоя худоба неэстетична, и твои переразвитые мускулы, и… Если уж про задницу, так у тебя ее вообще нет!
Кира вытаращила на него глаза от удивления, Степан был доволен. Небось никто ей до сих пор правды не говорил!
Но она быстро нашлась:
– Вот и отлично! Нам не придется друг на друга обижаться, раз мы друг другу не нравимся. Будем вместе делать вид.
* * *
…Почему мы говорим «мое тело»? Оно не мое. Оно мне не подчиняется. Оно, вопреки моей воле, болеет, стареет. Оно, как тюремный костюм, выдано нам кем-то на срок заключения, заключения своего «Я» в нем. Потому что, когда этот костюм окончательно прохудится, наш срок аренды закончится.
Тот, кто шил эти тюремные костюмы, вряд ли создавал их по вдохновению. У него изредка получались шедевры, иногда просто добротные вещи, но дальше дизайнер, видать, отдыхал: лепил наскоро, тяп-ляп, руки-ноги приставил абы лишь бы… Халтурщик! Сколько людей маются из-за его недобросовестности!
Но тем более обидно, когда сей неведомый дизайнер выдал тебе красивую внешность, приучил тебя к ней, а потом принялся отнимать собственный дар! Да не так, как у Золушки, с боем часов – бальное платье в замызганную одежду замарашки. Нет, он действует, как извращенный садист: портит костюм потихоньку, по частям, по крохам, но методично. Там лоскут оторвал, там шовчик распустил… И у тебя нет никакой возможности вырваться из его кровожадных лап, мучающих тебя… Ни-ка-кой!
Александра смотрела на себя в зеркало. Вот они, первые морщинки! Незаметные пока постороннему взгляду, но в зеркале с увеличением весьма очевидные… Все мы знаем, что однажды начнем стареть, однако живем так, будто нас это никогда не коснется. Словно именно нам выпала вечная молодость и бессмертие в придачу. Но наступит день, когда зеркало напомнит тебе: нет бессмертия, и вечной молодости нет, и теперь подошел твой срок – держи в доказательство свою первую морщинку!
Да к тому же овал лица потерял изящную легкость – сказались лишние семь кило, которые она прихватила после родов. Она их не просила! Это дизайнер-садист так решил! Правда, она с ним пыталась сражаться, – три килограмма ей удалось сбросить. Но оставались еще четыре. Они залегли в щеках, на талии, в выступившем животике. Муж утверждает, что так она еще соблазнительнее… Он милый, конечно. Но ее собственный критический взгляд – взгляд женщины, привыкшей быть едва ли не эталоном изящества, – сурово оценивал изменившуюся внешность.
«Нет, нет и нет! – Александра резко отвернула от себя увеличительное зеркало. – Это не возраст – какой, к черту, возраст, когда еще и сорока нет? Я просто устала. Мне нужно отдохнуть. Привести себя в форму. Отоспаться. Заняться спортом. И я снова стану свежей и красивой. Обязательно!»
Александра старалась быть хорошей матерью. Поэтому она не бросала своих двойняшек на нянь и бебиситтеров. Они существовали, конечно, и помогали, – но именно помогали. А б?льшую часть времени проводила с детьми Александра. И недосыпала. И сильно уставала.
Александра старалась быть хорошей женой. Которая заботится о своем муже. Хотя Алеша заботы в бытовом смысле не требовал, – он довольствовался любой едой, будь то изыски домашней кулинарии или полуфабрикаты. Он, когда находил хоть десяток свободных минут, старался побыть с детьми и помочь по хозяйству. Только работа у него такая, что… Какой там десяток минут! Иногда Александра его сутками не видела!
Посему роль «хорошей жены» сводилась отнюдь не к стирке-готовке. Она сводилась к пониманию: он очень занят, и ей нужно управляться без него.
Более того, важность его работы (ну как же, частный сыщик, – случалось, что от него зависит жизнь и смерть, – какие тут могут быть возражения!) невольно, не нарочно, но все же отодвигала на задний план важность ее работы. Подумаешь, ну не напишет она лишнюю статью. Никто не умрет.
Не умрет? Ну да, не умрет… Только у карьеры, особенно журналистской, свои законы. Выпадешь из рядов – твое место быстро оккупируют. С визгом от счастья, что ты выбыла. Что наконец-то им перестанут ставить тебя в пример и попрекать профессиональным несовершенством, кивая на совершенное мастерство Александры Касьяновой.
Но ей отнюдь не хотелось доставлять всем такую радость. Она любила свое дело, она не мыслила себя без журналистской работы, без своих статей, где в равной мере дорожила мыслью и слогом. Да и что она умела делать, кроме как писать? Ничего.
Потому Александра не могла себе позволить передышку.
Так к ее наилучшим намерениям быть хорошей матерью и хорошей женой прибавлялось еще одно: оставаться хорошей журналисткой.
И вот результат: круги под глазами, несколько морщинок и четыре килограмма, с которыми сладу нет.
Но надо сладить, надо! Тюремный костюмчик принадлежит не нам, да, но он находится в нашем временном распоряжении, и, значит, в наших силах его подлатать!
Алексей Кисанов, частный детектив, вернувшись домой, застал любимую жену в мрачном расположении духа. Поскольку Александра не принадлежала к той породе женщин, которые выдумывают свои несчастья, спекулируя ими, то он не на шутку забеспокоился.
Сначала она упорствовала и глаза отводила, уверяя, что все в порядке. Но он настоял, и она раскололась. Рассказала без прикрас и про морщинки, и про килограммы; и об усталости, и о желании быть хорошей матерью-женой-журналисткой… И еще вот эту мысль, про наше тело, тюремный костюм, который непонятно кто шьет и кто выдает его нам напрокат… И еще про годы, в которые мы будто не верим, но они приходят…
…Что замечательно с Алешей, – думала Александра, глядя на сосредоточенное лицо мужа, – он умел слушать и понимать слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13