кровать стояла углом как-то, а я ведь хорошо помню, что в самом начале все прямо было. И постель спущена, все валяется кругом. Господи, где я?! -Ну, а: А что вообще было, если я ничегошеньки не помню? -А и где тебе помнить, если Вы после "того" и в промежутках между "тем" полтора литра водки выпить изволили-с? - тут уж она откровенно расхохоталась. -А чего я говорил? - У меня еще теплилась надежда на то, что я не наговорил чего-то такого, что вызвало бы подозрения в моей "легенде" и в моей личности. И она ведь, наверное, немало вылакала водочки. -А ничего. Что-то буровил про кошку какую-то, про старушек сожженных: - Она вдруг нахмурилась и продолжила "воспоминания", - Слушай, ты ведь и вправду из Нижнего Новгорода? -Ну, да, а откуда я? - Нет, но: ты такие подробности о нашем городе знаешь. -Так приятель мой здесь живет, да и я бывал уже в вашем городе. Что особенного? -Да нет, ничего особенного. Похмелимся, а? А потом еще, ладно? Ты тако-ой милашка! -Вероника, давай похмелимся, но все остальное на потом отложим, хорошо? У меня совершенно нет сил. -Ну, ладно, как скажешь, - слегка обиженно надула она губки. Мы похмелились, а я, с трудом отыскав одежду, напялил все на себя и отбыл домой на первом попавшемся мне такси. Дома я сбросил с себя лишнюю одежду, на что израсходовал свои последние силы, успев еще, правда, выпить пару таблеток немецкого аспирина (свой аспирин, мною купленный; Людкин аспирин индийский уже давно закончился!), свалился на диван и уснул сном праведника. Алкогольный наркоз, знаете! - и кошмары не снились. А Дуська опять фыркнула на меня и скрылась из квартиры через форточку. И ночью ее не было. И вообще, она вернулась только к исходу следующего дня, такая же на меня обиженная.
Глава VIII. Я уже ел на кухне, заставляя себя через силу пережевывать полузасохшие Нюрины пирожки с капустой, рискуя от их возможной "испорченности и прокислости" подхватить какую-нибудь болезнь, сопровождающуюся частым жидким стулом. Почему "возможной испорченности и прокислости"? Так я ни вкуса, ни запаха не ощущал после ночного кутежа, я даже смотрел на мир совсем-совсем мутным взглядом. И если бы мне сейчас "всуропили", извините, дерьма, то я, по причине отсутствия всех своих чувств, съел бы и оное. А что делать? Дверной звонок я сначала прослушал, а, услышав, наконец, так отнесся к его беспрерывным трелям абсолютно равнодушно. И все-таки они меня достали, эти звонки! Я подошел, открыл. Пришли-нарисовались мои дружки, Егорий и Валерий. Я молча раскрыл дверь, пропуская их в квартиру. Я и потом не говорил, когда Валера наливал мне коньяк из своей большой фляжки. Я продолжал молчать и после того, как выпил. Минут десять еще молчал, а потом ко мне стала возвращаться острота зрения, затем я стал чувствовать грубые запахи морга, исходящиие от Васильича, и лишь затем ощутил тонкий аромат французского мужского аромата от Валерки Русинова. Все, я здоров! И могу говорить. -Рассказывай. Или тебе еще налить, - Валерий потряс фляжкой, а она - пуста. - Вот, зараза! Поедем в "наш" кабак, там и поболтаем. -Но не ранее, чем мы выполним поручение начальника областного бюро. У нас там парень, работающий на базе областного бюро, запил. Не ходит на работу ужу две недели. Начальнику его жалко - пропадет ведь совсем парень, если выгнать. Вот, попросил меня к нему заехать и уговорить завязать:Хоть на время:, - зачастил Васильич. -Заедем, раз надо, но потом - все равно в "наш" кабак, - упрямо повторил свое предложение Валера. "А я ведь знаю, что ты, Валера, из-за меня так печешься, меня тебе жалко, - догадливо подумал я. В салоне милицейской машины я начал, было, докладывать о перепитиях вчерашней тусовки, но Валерий оборвал меня: -Потом. Все - потом. И я надолго замолчал. Я молчал, когда мы поднялись в жактовскую квартирку из двух комнат с небольшим коридором по шаткой деревянной лестнице с перильцами, когда вошли в эту квартиру. Тут меня словно электрическим током шибануло! Какой ток? вонь, жуткая вонь застоявшейся мочи. Я выскочил на воздух и с лестницы выблевал из своего желудка все, что у меня оставалось из Нюриных полузасохших пирожков с капустой сомнитеьной годности. Меня рвало долго, пока не пошла из меня зеленая желчь, я уже и устал рвать, мне было больно в животе от этих бешеных конвульсивных движений бедного моего желудка. Я успокоился немного, задышав глубоко свежим воздухом, как на крылечко вышел тот парень-эксперт из областного бюро. От него воняло так же мерзко и сильно; и я опять, пока он ухмылялся совершенно глупо и бессмысленно, стал рвать уже воздухом каким-то, а сам махал и махал ему рукой, чтобы он уходил отсюда поскорее. Его Егорий затащил обратно в комнату, и я успокоился уже окончательно. Господи, спаси и помилуй мя! Я спустился на землю по лестнице. За мной, также не выдержав такой газовой атаки, выскочил Валерий. Он спустился ко мне и стал через нос с шумом втягивать в себя и выдыхать из себя воздух, крепко сжав губы и повернув голову в сторону от меня. На глазах его стояли слезы. Я опять удивился терпеливости Валерия к всякого рода оказиям. А Васильича не было довольно долго, потом он вышел с довольной улыбкой на губах: уговорил-таки парня завязать с выпивкой. Молодец! Егорий тоже очень терпеливый мужчина. По пути в любимый кабак Егорий рассказал нам, что парень на улицу обе эти недели (а может, и дольше!) не выходил, а туалет у них - на улице. Вот тот парень и мочился, и испражнялся в квартире, а выносить все за собой не осиливал. У него в квартире везде: в каждой плошке, кувшинчике, вазочке, тазике - стояла моча разной степени свежести. -Всякое бывает, - спокойно заметил Валерий. Я с ним согласился - бывает всякое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24