Я похозяйски сначала пригласил их войти в квартиру. Нюра вошла без робости, как никак она свой здесь человек, частенько привозит мне гостинцы деревенские. А какие из деревни гостинцы? - вы, пожалуй, догадываетесь. А вот другая женщина была куда как несмелая, вошла робко да и встала у двери отрешенная какая-то. Я, как пригляделся, признал и ее. Это была тетя Поля, Полина Галанина, тоже жительница села Ильинского, хорошая знакомая Нюры. А кто у Нюры в том селе не знакомый! Ее все знали, со всеми радостями - к ней, со всеми бедами - тоже, она все в себя впитывала, все про всех на селе знала, а от нее никаких кляуз, никаких слухов не происходило. Кремень-женщина - вот она какая, моя родственница Нюра! -Ну, проходите же, чего встали, как неродные! Тапочки вот обуйте. Хоть и июнь, а пол все равно холодный. Плащики-то свои давайте-ка. Я помог женщинам раздеться, перед каждой поставил по паре тапок домашних. Тапки эти - мое собственное приобретение, от моей бывшей жены - Людмилы - в квартире ничего не осталось. Даже, знаете, дух ее выветрился, особенно, с появлением Дуськи. И Нюра, и тетя Поля одеты были по-сельски: дождевички старенькие, сапоги резиновые до колен, головы даже одинаковыми, темно-синими ситцевыми платками повязаны. Я их на кухню сразу и пригласил. Они уселись несколько скованно, а я чай решил пока "спроворить". Нюра вдруг всполошилась: -Ой, старая кля-яча я, а гостинцы-то в прихожей в сумке и оста-авила. Она тут же убежала за гостинцами. Вернувшись с сумкой, стала торопливо, чтобы я не успел отказаться (да я ни разу от ее гостинцев и не отказывался), стала выставлять баночки, туесочки какие-то с деревенскими угощениями. Сумка вроде бы и небольшая, а на столе чего только не установилось! Даже пирожки с капустой, мои любимые, и то привезла. А я не утерпел, выхватил один пирожок, а он еще теплый. Это как это она умудрилась в теплоте-то их сохранить? Волшебница - не Нюра! Чайник вскоре зафырчал весело паром, и я заварил для гостей своих самолучший, из самой Индии моим приятелем привезенный, чай "Lipton" бомбейского развесу. Он тем хорош, что от одной только чайной ложки заварки аромат на всю мою квартиру невидимыми клубами расходился. А для таких гостей я разве одну ложку заварил!? -Сейчас чай пить будем, такой чай только английские короли и королевы пьют. Да мы еще. Заметил только я, что доморощенный мой юмор еще как-то Нюра воспринимает, но и то с напряжением. А уж что до тети Поли, то она и вовсе с лицом каменным сидит, руки свои сложила на коленях. Как уселась на табуретку, так и не сдвинулась ни разу. -Да вы чего такие грустные? Случилось что? -Случи-илось ведь, Ванечка, - заплакала вдруг Нюра. Полина ничего не говорила, а зарыдала только, но как-то с закрытым ртом и негромко, давясь своими рыданиями. Грудь у нее ходуном ходила от этаких рыданий. А сле-езы! - слезы, не поверите, так ручьями и лились из глаз. А я ведь сразу заметил, когда она вошла только, что глаза у нее покрасневшие и не блестят совсем. Она все пыталась как-то заглушить свои рыдания, только ей это не удавалось. Я подошел к ней, чтобы успокоить, по голове погладил слегка, а она прижалась вдруг ко мне и тогда уж совсем в голос зарыдала, раглядев сочувствие. Нюра сама плакать перестала, увидев такое. Так и уставилась на Полину раширенными глазами, руки сцепив на груди. -Это что же за бедствие такое приключилось, чтобы из-за него так убиваться? Я стал искать какое-нибудь успокаивающее средство. Валерьянки не было. Да если б она была, так Дуська моя не вылакала бы ее? А если бы вылакала, так от перевозбуждения она не только бутоны, а и колючие кактусы сожрала бы за милую душу! Нет у меня ничего, кроме коньяку. Вот коньяку я Полине и налил граммов пятьдесят. И себя не забыл, от страху такого я сто глотнул. Нюре не предлагал даже, потому - непьющая она. Вскоре рыдания у тети Поли стали глуше и глуше, и, наконец, она успокоилась. По крайней мере, с ней уже можно было разговаривать. Я все же сначала разлил чай, а потом предложил им обеим начинать свой рассказ. Первой начала Нюра: -Ты помнишь ведь, Ванечка: Поля живет в доме, что стоит на перекрестье двух дорог. Одна - асфальтированная трасса к вашему городу, а вторая - грунтовая - ведет к первой от деревеньки Выселки. В прошлом году это Полина нам рассказывала про машину импортную, в которой ехали поджигатели те, убивцы бабушки Насти и бабушки Марьи. Вот, к Поле приехала внучка из города на лето погостить, дня три всего и пожила, и пропала, совсем пропала. Зоей девочку звали. -Нюра, да подожди так-то. Что значит - "звали"? "Зовут" - надо говорить. Я вспомнил эту девочку. В прошлом году я как-то приезжал на несколько дней порыбачить на речке Черной. Летом там исключительно красиво, а рыба клюет! - не успеваешь удочку забрасывать. Решил я тогда и до Выселок по дороге от Ильинского пройти; в деревне и жили только те две старушки. По пути в Выселки я увидел эту девочку: она сидела на бревне у обочины широкой асфальтированной трассы, убегавшей к нашему большому городу, и с тоской какой-то провожала убегавшие по ней тяжелогруженые автомашины, автобусы с веселыми и шумными отдыхающими людьми, красивые легковые авто со сверкающими боками. Сколько ей тогда было лет? - пожалуй что, на вид - лет двенадцать или тринадцать. Я и прошел бы мимо той девчонки, если бы не глаза ее грустные и тоскливые. Личико худенькое, но уже начинала показываться в нем женственность. Еще едва заметная, но все же женственность, которая видна была в округлости подбородка, в некоторой кокетливости линии губ, да это такие черточки, о которых и не скажешь словами, а уж почувствуешь - точно! Была у девочки та стадия развития, которая позволила писателю Набокову называть таких девочек нимфетками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24