Теперь он дал себе задание выучить его как можно скорее. Гэн перевел, и его голос при этом звучал неуверенно. Лоб Кармен покрылся потом, глаза были по-прежнему широко раскрыты, и она не произнесла ни слова.– Вы уверены, что она говорит по-испански? – спросил Месснер Гэна. – Вы уверены, что она вообще умеет говорить?Гэн спросил ее, говорит ли она по-испански.– Poquito [Немного ( исп. ). ], – прошептала она.– Не стреляй! – бодрым голосом обратился к ней Месснер и указал на пистолет.Кармен убрала руку с пистолета и скрестила обе руки на груди.– Не буду, – заверила она.– Сколько тебе лет? – продолжал Месснер.– Семнадцать, – ответила она, и они решили, что она говорит правду.– Какой у тебя родной язык? – спросил Месснер.Гэн слегка изменил вопрос при переводе: на каком языке она говорит дома?– Keчуa [Язык индийского племени. ( Прим. ред. )], – ответила она. – Мы все говорим на кечуа, но знаем испанский. – Затем она сделала попытку перейти к той теме, которая ее больше всего волновала: – Но я выучу испанский лучше. – Звук ее голоса был слегка каркающим.– Ты говоришь по-испански вполне хорошо.Выражение ее лица чуть-чуть изменилось после этого комплимента. Никто не может лучше убедить собеседника в своей искренности, как с помощью улыбки, и вот теперь ее бровь слегка приподнялась, а лицо буквально на сантиметр приблизилось к ним, как будто она подставляла его солнечному свету.– Я пытаюсь его учить.– Как могло случиться, что такая девушка, как ты, связалась с этой бандой? – спросил Месснер. Гэн нашел вопрос слишком прямолинейным, но изменить при переводе не решился, потому что Месснер достаточно хорошо понимал по-испански и мог поймать его на слове.– Я хочу освободить людей, – ответила она.Месснер почесал затылок.– Они все говорят: «освободить людей». Но я никогда не могу понять, каких именно людей они имеют в виду и от чего именно они хотят их освободить. Разумеется, я не закрываю глаза на проблемы, но в выражении «освободить людей» столько неопределенности! Право же, гораздо легче вести переговоры с грабителями банков. Уж они точно знают, чего хотят: денег. Они хотят получить деньги и с их помощью освободить самих себя, а люди пусть пропадают, как могут. В этом есть что-то прямодушное и ясное, не правда ли?– Вы кого спрашиваете: меня или ее?Месснер посмотрел на Кармен и извинился по-испански.– С моей стороны это грубо, – сказал он Гэну. – Мой испанский слишком беден. – Потом он обратился к Кармен: – Но я тоже пытаюсь выучить его лучше.– Si [Да ( исп. ). ], – ответила она. Ей не следовало болтать с ними. Командиры могут войти в любую минуту. Кто-нибудь может ее застукать. Она слишком у всех на виду.– С тобой хорошо обращаются? Ты здорова?– Si, – снова ответила она, хотя и не совсем понимала, о чем он спрашивает.– Она действительно очень хорошенькая – Месснер обратился к Гэну по-французски. – У нее замечательное лицо. Почти правильная, совершенная красота. Только не говорите ей об этом. У нее такой вид, словно она может умереть от смущения. – Потом он снова повернулся к Кармен: – Если тебе что-нибудь понадобится, дай знать кому-нибудь из нас.– Si, – с трудом вымолвила она.– Никогда не встречал таких застенчивых террористов, – сказал Месснер по-французски. Теперь они чувствовали себя так, словно попали на затянувшийся, невыносимо скучный прием.– Вам понравилась музыка? – спросил Гэн.– Замечательная! – прошептала она.– Это был Шопен.– Като играл Шопена? – вмешался Месснер. – Ноктюрны? Как жаль, что я это пропустил.– Играл Шопен! – вздохнула Кармен.– Да нет, – уточнил Гэн. – Играл человек по имени сеньор Като. А музыка, которую он играл, была написана сеньором Шопеном.– Замечательная! – повторила она, и вдруг ее глаза наполнились слезами, и она замолчала, отрывисто дыша.– Что случилось? – спросил Месснер. Он хотел было потрепать ее по плечу, но передумал. Высокий парень по имени Хильберто окликнул ее с другого конца комнаты, и звук собственного имени как будто вернул ей самообладание. Она быстро вытерла глаза и решительно выпрямилась, затем обошла мужчин, едва кивнув им на прощание головой, и устремилась на зов. Они смотрели ей вслед, пока она не исчезла в холле вместе с парнем.– Может быть, это музыка на нее так подействовала, – вздохнул Месснер.Гэн не мог оторвать глаз от места, на котором она только что стояла.– Тяжело девушке выдержать такое, – сказал он наконец. – Выдержать все это.И хотя Месснер тут же начал возражать, что тяжело не только ей, но и всем остальным, он прекрасно понимал, что Гэн имеет в виду, и в глубине души с ним соглашался.
Всякий раз, когда Месснер уходил, в доме повисала томительная грусть, которая могла длиться часами. В доме воцарялась тишина, и никто уже не слушал однообразные призывы полиции через громкоговорители с другой стороны стены. «Ваше положение безнадежно!», «Сдавайтесь!», «Никаких переговоров!» Эта монотонная дробь продолжала сыпаться до тех пор, пока все слова не сливались в сплошной гул, напоминающий злобное жужжание шершней, потревоженных в своем гнезде. Заложники пытались себе вообразить, как чувствуют себя арестанты в тюрьме, когда час посещений подходит к концу и им ничего не остается, как сидеть в своих камерах и гадать, наступила ли уже ночь или продолжается день. И сейчас они были глубоко погружены в свою обычную дневную депрессию, думали о престарелых родственниках, которых никогда уже не смогут навестить, как вдруг Месснер снова постучал в дверь. Симон Тибо отнял от лица голубой шарф, с которым не расставался. Командир Бенхамин жестом приказал вице-президенту узнать, что происходит за дверью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117