Крупный заголовок: «Суперскандал в семье супермодели». Я перевела взгляд на подпись.
«Кто она такая, эта Линди-Джейн Джонсон?» – спрашивала я себя.
Вернувшись к себе в «Карлайл», я легла на кровать и все утро изучала купленные по дороге газеты. Ничего для меня нового там не было. Материал из старых газет, явно приготовлен с помощью ножниц и клея. Кто бы ни была эта Линди-Джейн Джонсон, вся ее работа заключалась в том, что она просто отправилась в библиотеку, взяла тематические подборки из старых газет и состряпала материал, жеваный-пережеванный годы назад британской прессой. Но почему именно сейчас? Таится ли что-нибудь еще за этими строчками?
Я рассчитала, который час в Англии, и набрала мамин номер. Мне показалось, что она вполне спокойна, чего, по-видимому, нельзя было сказать об отце.
– Он заперся у себя наверху, – рассказывала она. – Вечером не спустился ужинать, и сегодня мы еще его не видали. Он на грани срыва. Честно говоря, он уже давно в таком состоянии. Не хочу тебя волновать, родная, но боюсь, эта чудовищная статья еще ухудшит его состояние. Если бы получить хоть весточку от Гарри! Но тебе, наверное, хуже всех. Боюсь, там, в Нью-Йорке, тебя совсем заклевали. Приезжай, спрячешься от всех дома, в Уилтшире.
Больше всего на свете я бы хотела там сейчас очутиться. Но об этом нельзя было и мечтать. Напустить прессу на родителей – страшнее ничего быть не может. Как все грустно! Ведь Гарри живет в двух шагах от них, а они ничего о нем не знают. Я сказала себе, что после Милана сразу же отправлюсь в Лондон и попытаюсь продвинуть дело брата. Мы должны что-то предпринять, чтобы родители перестали мучиться.
– Мамочка, спасибо за приглашение, – ответила я. – Но я завтра улетаю в Европу, погощу у Лауры Лобьянко, матери моего нью-йоркского агента. У нее потрясающая вилла на озере Комо, там будет тихо, и никого посторонних. А бабушка видела газеты?
– Нет. Но она может поговорить с кем-нибудь в Лондоне, и ей расскажут. Статья была только в «Стандарте» да еще в одной утренней бульварной газетенке. Она их не читает, да и мы тоже, спешу прибавить. Правда, сегодня утром я уже съездила в Солсбери и мельком просмотрела несколько номеров. Чудовищно! Но, Бог свидетель, мы уже через все это прошли и выжили. Ты скоро будешь в Лондоне?
У меня на миг перехватило дыхание. Сколько лет мне не давало жить страстное желание родителей повидаться со мной. И вот сейчас сама хочу увидеть их, пожить с ними. Только одного боюсь: а вдруг у меня не хватит сил противиться искушению – и я открою им тайну местонахождения Гарри.
– Да, мамочка. Из Италии прилечу прямо в Лондон. И сразу позвоню вам. Скажи отцу, что я очень его люблю. И тебя тоже… До свидания.
Пришлось повесить трубку, слезы не давали говорить. Я пошла в гардеробную и достала с полки мой камуфляж: шелковый шарф и темные очки. На улице я лучше всего себя чувствую, сливаясь с толпой. Когда меня стали узнавать и останавливать, для меня это было потрясением. Я никогда не ощущала себя знаменитостью, и вот, на тебе, стала ею. Сейчас я хотела пойти куда-нибудь, мне было душно в стенах квартиры, несмотря на то, что из ее окон открывается фантастический вид на Нью-Йорк.
Внизу в холле меня остановил ирландец Майкл, мой самый любимый привратник.
– Вам, наверное, нельзя выходить через парадную дверь, мисс Лебедь, – сказал он, взял меня за локоть и развернул кругом. – Вас на улице ждут. Идите быстренько через черный ход.
Мама была права. Газетчики, эти чертовы стервятники, уже жаждут крови. Я заметила их, поспешно переходя 76-ю улицу на Мэдисон-сквер. Нет, все равно им не нарушить мой обычный маршрут. Я перешла площадь и по привычке взглянула на витрину Живанши. Меня часто сравнивают с Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани», она там одета в платье от Живанши. Иногда мне и самой кажется, что во мне есть что-то от Одри, этого эльфа с темными волосами.
Потом я опять вернулась на южную сторону Мэдисон-сквер, быстро прошла мимо «Уитни» и нырнула в дверь святилища «Букс и компания». Это мой любимый книжный магазин. Я хотела купить что-нибудь почитать в дорогу. В магазине я сразу направилась в тот угол, где стояли полки с детскими книгами и деревянное расписное кресло-качалка. Каждый раз, глядя на него, я думала – интересно, будут ли у меня дети. А больше всего мне нравилось бывать в дальнем конце магазинчика, там, где висят фотографии писателей, которые когда-то выступали здесь. На этих фотографиях я почти никого не могу узнать, если, конечно, писатель не держит в руке свою книгу. Конечно, лицо Нормана Мейлера мне знакомо, а человек в очках с треснувшим стеклом наверняка Фрэнк Лейбовиц, но кто все остальные – для меня загадка.
Я бездумно двигала стремянку вдоль полок и чувствовала, что в магазине что-то не так, как обычно, только не могла понять, что именно. И вдруг меня осенило – в магазине никого не было! Вернее, пусто было внизу, а на втором этаже явно что-то происходило. Ну конечно, – писательские чтения. Лучшего развлечения сейчас для меня не придумать. Честно признаться, я эти чтения не очень люблю. Мне они кажутся претенциозными и в общем бессмысленными. Я предпочитаю сама читать книгу, а не слушать, как мне читает кто-то другой, как будто я ребенок. Еще куда ни шло – слушать поэзию, но уж, конечно, не прозу. Но я подумала, что сейчас это меня отвлечет, и поднялась наверх взглянуть, кто читает. Народу было битком. Над кафедрой, вознесенной над слушателями, я увидела только плечи и голову автора.
И услышала его голос.
Знакомый голос. Седые волосы… Да ведь это Рори Стирлинг! От неожиданности я выронила сумочку и нагнулась за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114