В озерках, оставленных половодьем, молниями сверкали серебристые рыбы и рыбки. Вся земля была усеяна яркими цветочками.
Медвежонку, жившему еще на материнском молоке, без охоты и борьбы, жизнь представлялась такой благодатью, что лучше не придумаешь.
И вдруг в эту благодать ворвался неслыханно дикий рев. Орали сразу три глотки, чуть-чуть по-разному, но все так громко, что медведица захлопнула себе уши передними лапами, а медвежонка спрятала промеж своих задних лап. Она еще не знала зверя с таким страшным голосом ни на земле, ни в воде.
Рев доносился от реки. Осторожно, храня дитенка меж лап, медведица взобралась на высотку и оттуда увидела, что орут три чудовища, пристраиваясь к берегу. На спинах чудовищ густо толпятся люди. За свою жизнь медведица лишь два раза видела людей и то издалека, а чудовищ, на которых они явились теперь, не видывала совсем. Стараясь понять, что же происходит, она подошла ближе к реке. Там причаливали к берегу три парохода, привезшие первых строителей Игарки. Причалив, они умолкли. По трапам на берег густо пошли люди, понесли ящики, мешки, покатили бочки. Над пароходами и берегом повис тот особый шум - голос города, какой создается только многообразной городской жизнью и работой.
И вдруг в этот шум ворвался истошный, совсем не городской крик: "Медве-дь! Медве-едь! Матка с дитенком!"
Вслед за ним:
- Верно. Сами на рожон лезут. Эй, охотники!
Не знавшая человеческого языка, медведица недоуменно топталась на одном месте. Но вот от большой толпы отделилась группа в несколько человек с топорами, ружьями, камнями в руках и пустилась бегом к зверю. Медведица испугалась этого нашествия и тоже пустилась бежать. Медвежонок из детского любопытства кинулся не за матерью, а к людям. Тут его схватила бойкая повариха плотницкой артели Анфиса, ловко, кругло, как ребеночка, завернула в теплый головной платок, чтобы не кусался, не царапался, и отнесла в свою артель.
В плотницкой артели было десять человек - "девять топоров и одна поварешка", как подшучивали они сами над собой. Верховодил в артели Круглов, мужик зрелого возраста, плотничавший уже лет двадцать по всей Руси. Анфиса была его женой, чуть помоложе мужа. Все остальные - зеленая, развеселая, беззаботная холостежь. Они называли себя кругляками, кругляшами, своего старшину Кругланом, а повариху ласково Кругленькой.
Прозвище замечательно подходило к Анфисе: вся аккуратная, всего в ней в меру, ничего лишнего, даже коленки и локотки не торчат, как бывает часто, а словно выточены на токарном станочке. И хозяйство у нее все кругленькое: ведра, кастрюли, чугунки, миски, чашки, стаканы. И работала она, по определению плотников, кругленько, то есть быстро, чисто, без шума и грома. И даже говорила кругленько, с любовным пристрастием к букве "о": Онфиса, Онисим, Олексей, Онд-рей, Олександра...
Медведице удалось уметаться по заросшему кустарником оврагу. Тут же этот овраг, кстати безымянный - там все овраги, ручьи, озерки были безымянными, - охотники назвали Медвежьим.
Когда плотничья артель собралась в полном своем составе, Круглан, артельный старшина, кивнул на спеленатого медвежонка и сказал:
- Матку упустили, а с детенком что делать думаете?
- Она, твоя Онфиса, уже подумала, уже присвоила его, - отозвался один из плотников.
Но Анфиса распевно поправила плотника:
- Ты плохо догадываешься. Не присвоила, а усыновила.
- Одна? - муж Анфисы засмеялся. - Да он съест тебя.
- Вдвоем с тобой.
- И двоих съест. Он же скоро будет жрать за целую собачью свору.
- Давайте усыновим всей артелью! Идет, а? Как, ребята? - обратилась Анфиса к обступившим ее плотникам. - Нас в артели десять человек. Неужто не прокормим одного медвежонка?
- А не отпустить ли? - предложил старшой. - Может быть, лучше и ему, и медведице, и нам меньше хлопот.
Но Кругленькая подняла настоящий бунт против мужа:
- Отпустить здесь, на берегу, - медвежонка немедля либо растерзают собаки, либо замучат озорники-парнишки. Унести медвежонка в овраг, выпустить там - он, пока ищет мамку, может умереть с голоду. Да мамка может и не принять его: он весь до последней шерстинки уже пропах человечьим духом. Матка может убить его. Нет уж, я не отдам сиротку. Если артель не захочет помогать мне, я усыновлю одна.
Она повернулась кругом так, что каждому из плотников поглядела в лицо, и твердо повторила:
- Да, усыновлю одна, и без мужа.
Плотники потолковали, посомневались, поспорили и, наконец, решили усыновить медвежонка всей артелью. Потом начали придумывать ему кличку. Это оказалось веселым занятием, клички сыпались, как горох из худого мешка: Строитель, Ровесник городу, Приемыш, Поваренок, Кухаркин сын, Сиротка.
- А Поваренок, Кухаркин сын, Сиротка - с чего? Только что усыновили всей артелью. Это надо отразить.
И снова посыпались клички: Артюшка, Артеляк, Много-сын, Игарчан, Игаркан... Ни одна из кличек не получила всеобщего одобрения, и медвежонок остался без имени. Всяк называл его как вздумается.
Два первых дня своей новой жизни медвежонок скулил, не утихая, без останова, ковылял, спотыкаясь и падая, тыкался носом во все, что было в кухонной палатке Анфисы - искал материнское молоко. Анфиса подставляла ему сгущенное, другого не было, мясные щи и нагольное мясо, а медвежонок упрямо отталкивал. Наконец, Анфиса догадалась:
- Да ты сосунок еще, молочный. Ну, не скули, угощу, как первейшего гостя. Разведу сгущенку. Ты и не пробовал такого. Это - молоко и мед вместе. Язык проглотишь.
Анфиса развела сгущенку теплой водой, налила в бутылку с детской соской и насильно сунула соску в рот звереныша.
Он сперва поупрямился, а затем принялся жадно сосать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21