Э-э-э...
"Это "э-э-э", - думал Дербервиль, - ну зачем я за него уцепился?"
- Я понимаю ваше затруднение, сэр, - сказал Хиггинс. - Вы хотите знать, чью фамилию я ношу? Моей матушки, сэр. Она перешла к ней от моего деда, знаменитого мореплавателя Эдуарда Хиггинса.
- Чрезвычайно интересно! - сказал Дербервиль. - Но не находите ли вы, сэр, что нам пора. - Дербервиль мотнул головой в ту сторону, куда ушла мама Хиггинса: ему не хотелось произносить слово "школа". Разговор получился замечательный, но он потребовал больших усилий, и Дербервиль боялся, что начнет говорить не то.
Мы шли молча. Я отдыхал от разговора и готовился преподнести себя Хиггинсу. Есть такое правило, которому следуют все люди с умом: познакомившись с человеком, преподнеси себя в лучшем виде. Это очень важно, иначе человек может чего-то в тебе не заметить. Тут продуманность нужна. Главное - не проявлять излишней скромности, ведь если ты сам себя барахлом считаешь, то кто же в тебя поверит? Мы с дедом это понимаем.
Пора уже, пора было себя преподносить! Но у меня не ладилось: два раза я открывал рот и произносил все то же проклятое "э-э-э". Хиггинс улыбался. Он, конечно, думал, что я собираюсь продолжить дербервилевский разговор. А все дело было в том, что заготовки оказывались никудышными. Я спохватывался, что сейчас наговорю глупостей, продешевлю с самого начала: уж очень бесхитростные, недипломатичные слова шли на язык. "Хиггинс, хотелось мне сказать, - ты мне понравился с первого взгляда! Ты не представляешь, как я рад, что встретил тебя. Давай будем дружить: я буду любить тебя, ты будешь любить меня, а остальных мы близко не подпустим: они до такой дружбы еще не доросли". Вот каких чистосердечных глупостей я чуть не наговорил. Хорошо, что я знаю: без дипломатии с людьми нельзя! Скажешь человеку, что он тебе понравился, а он возьмет и завоображает. Ведь известно: на свете еще не рождался человек, которому бы не хотелось повоображать.
Начнем сначала! Мало кто понимает, какое это трудное искусство преподносить себя. Тут как будто невзначай заинтересовать нужно: намекнуть, что у тебя связи или что ты достать что-то можешь. Каждый, кто хоть немного разбирается в жизни, понимает: заинтересованный человек ведет себя гораздо лучше незаинтересованного.
Я решил позондировать, чем можно заинтересовать Хиггинса.
- Хиггинс, о чем ты мечтаешь? - спросил я. - Не удивляйся моему вопросу. Мне кажется, мы можем подружиться, и я бы хотел узнать тебя поближе. Ведь недаром на пионерских сборах говорится: "Скажи мне, о чем ты мечтаешь, и я скажу тебе, кто ты".
Хиггинс засмущался. Он сказал, что не может вот так сразу о своих мечтах, потом, когда мы познакомимся поближе...
- Ты прав, Хиггинс, - сказал я. - Вот так сразу нельзя. Но я ведь почему спросил? У меня предчувствие, что некоторые из твоих мечтаний осуществятся не сегодня, так завтра. Самое позднее - послезавтра. Имей это в виду: так случается со всеми, кто дружит со мной.
Хиггинс удивленно взглянул на меня: переборщил я - сорвалось! В первый раз со мной такое: не сумел преподнести себя. Еще Хиггинс подумает, что я тупица. Досадно!
Все дело, конечно, в том, что я волновался: Хиггинс не только мне нравился - ведь он тот самый человек, который начнет окликать меня Дербервилем. За ним и другие подхватят. Что будет! Два англичанина на всю школу! Кое-кому тоже захочется стать англичанином, но мы никого больше не признаем. Мы будем в обнимку по школе ходить, и какой глаз на нас не задержится! Через неделю забудут, что у меня была хотя и неплохая, но не совсем подходящая для меня кличка - Быстроглазый.
В общем, Хиггинс оказался еще и нужным человеком. Хиггинс оказался человеком, которого я два года ждал, - так как же было не споткнуться в разговоре?
О том, как у меня похитили нужного человека и как я сделал все,
что в человеческих силах, чтобы его вернуть
Мы вышли из лесу; до нас уже доносился школьный гомон - пора было подумать о том, как уберечь Хиггинса от нежелательных контактов.
Есть у нас в классе два человека, которые постараются перехватить у меня новичка. Эти люди прямо-таки прилипают к новичкам, с первого же дня им завтраки свои суют, тетрадки для списывания подсовывают. Один из них, Славка Гудин, - ужасный подлиза, ему все равно, к кому подлизываться, всем уже его подлизывание надоело, поэтому новичок для него - бесценный человек. Другой, Валерка Зякин, дня не может прожить, чтоб не устроить кому-нибудь пакость. Для него новичок - тоже находка, он с новичками устраивает себе полноценную дружбу. До первой пакости, конечно. И вообще, к новому человеку в классе проявляют интерес: есть такие, что любят повыспрашивать, потрогать значок на новом человеке или хотя бы пуговку. А это не очень приятно, когда твоего человека руками трогают.
- Хиггинс, - сказал я, - в нашем классе такой народ! Ты держись поближе ко мне. Вот увидишь, что это за народ. На вид безобидные, но могут кое-что устроить.
"Пусть будет немного испуганный", - решил я.
Когда мы входили во двор, к нам подскочил Валерка Зякин. Я оттер его плечом.
- Это ты мне вчера пакость устроил?
- Какую? - спросил он. На всякий случай он решил держаться от меня подальше.
Мы прошли по школьному двору на виду у всего нашего класса и встали в строй между телефонщиками и пшенками. Я поправил Хиггинсу воротник рубашки - пусть все видят, что я покровительствую новенькому. "Рубашечку мы ему заменим, - решил я. - Отведу его к своему парикмахеру, пусть он ему сделает круглую голову. Остальное сойдет".
- Посмотрите, что за человек! - сказал я телефонщикам. - Вы поняли?
Телефонщиков я не опасался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67