А вдруг?..
А не объявлял Федор Тихонович имя "помощничка" потому, что разобрали его сомнения. Да, нехорошо все получилось. Сказанул вот так, сгоряча, очень уж хотелось Сеньку с собой увезти, - а потом крепко задумался.
Проще, конечно, там, на месте, взять "помощничка". Все равно ведь придется нанимать там землекопов. И с главбухом из-за Сеньки неприятностей не оберешься. Зачем, мол, тащишь отсюда неквалифицированную рабсилу? Деньги на транспорт зря тратишь?
Да и самому Сеньке понравится ли там? Стоит ли срывать парнишку из дому? Ведь устал он после учебного года. Отдохнуть должен. А раскопки разве отдых? Не для себя ли, из своих эгоистических интересов стараешься ты, Федор Тихонович? Признайся-ка?!
Сам Сенька делал вид, что еще неизвестно, кого выберет Федор Тихонович. Но когда Сенька купил великолепный перочинный нож с тремя лезвиями, с отверткой, шилом и еще шестью разными, очень полезными, предметами, мальчишки понятливо переглянулись...
И книги теперь Сенька стал читать сплошь археологические. Вынесет в сквер толстый том, листает, ребятам рисунки показывает и объясняет:
- Это вот - гробница царя Агамемнона. В ней нашли одного золота десятки килограммов. А это - новгородские берестяные грамоты. На бересте в то время писали. А это - плот "Кон-Тики", на котором Тур Хейердал переплыл океан. Видите, без мотора...
Мальчишки слушают. Не очень-то радостно у них на душе.
- Агамемнон? - ехидно переспрашивает Петька. - "Кон-Тики"? Все понятно...
И впрямь, все понятно. Обидно только Петьке, что и он, как молокосос, как первоклассник какой-нибудь, тоже попался на эту удочку. Поверил почему-то, что и его могут взять в экспедицию. Почему его? Непонятно. Сам и виноват...
Сам-то сам, а все же обидно. И от этой обиды хочется Петьке выкинуть что-нибудь хлесткое, необычное, что-нибудь такое, чтобы сразу всем носы утереть.
И как раз подворачивается случай: у малышей несчастье - змей хвостом зацепился за водосточную трубу, повис там, на высоте третьего этажа.
"Эх, была не была!"
Петька-"горилла" лезет по водосточной трубе. Сбегаются люди со всего двора. Малыши испуганно и восторженно пищат.
- Не смей! Слазь! - кричит дворничиха.
Но Петька взбирается. Выше... Выше...
Он видит: внизу, в сквере, за шахматной доской - Федор Тихонович. Вот и пусть любуется!
Петька лезет долго. Чем выше, тем медленней. Возле каждого вбитого в стену костыля - передышка. Все же добрался, отцепил змея. Теперь можно и вниз. Но Петька должен же покуражиться. Уцепившись левой рукой за трубу, он правой снимает кепочку и, размахивая ею, поет:
Эй, моряк, ты слишком долго плавал,
Я тебя успела позабыть...
Поет с ужимками, кривляясь.
- Ой, упадет! - Раиса Георгиевна мечется по двору.
- Слазь, балбес! - ругается дворничиха.
Мне теперь морской по нраву дьявол,
Его хочу любить!
завывает Петька.
Труба скрипит, с нее сыплются кусочки краски, ржавчины.
Закончив концерт, Петька спускается. Его ругают, он доволен. Утер нос археологу с его экспедицией. Подумаешь! Странно только, что Федор Тихонович все сидит, склонившись над доской, на Петьку и не смотрит. Ну, и не надо!
Петька спустился, вытер испачканные руки о штаны, и тут Федор Тихонович все же заметил его:
- Паяц!
Сказал негромко, не вставая из-за доски, но Петька услышал. И хотя не знал, что такое паяц, понял: что-то плохое.
А тут на двор выскочила Петькина мать, тощая, костлявая, с серым изможденным лицом.
- Ирод! - визгливо кричала она. - Рубаху-то как извозил?! И штаны! Все в ржавчине. И за что мне наказанье такое? У других дети, как дети. А у меня!..
Женщины вокруг сочувственно кивали ей.
- Курить уже выучился, охламон. А книжку в руки - ни за что. В седьмом классе третий год. Подумайте, третий год торчит. Горе мое горькое!
Петька криво усмехался. Потом, не отвечая, шагнул в подворотню, вразвалочку пошел по улице.
- Вы бы Раисе Георгиевне пожаловались, - посоветовала Петькиной матери одна из женщин. - Пусть его на комиссии пропесочат.
Мать махнула рукой:
- Уже. Песочили...
Прошла еще неделя. Началось лето. Ребята знали: экспедиция вот-вот отправится.
Однажды вечером Федор Тихонович играл с Сенькой в шахматы. Заморосил дождь, и они перебрались на "голубятню".
- Знаешь, Сеня, - сказал Федор Тихонович. - Хочу я с тобой потолковать...
В комнате никого больше не было. Тихо. Сенька радостно посмотрел в глаза Федору Тихоновичу. Наконец-то!
- Ты, Сеня, очень стоящий парень, - сказал Федор Тихонович, а сам лохматит, ерошит пальцем бровь. - И голова у тебя светлая. И дисциплина... Ну, а память... Как у кибернетической машины... - Он усмехнулся.
Сенька тоже застенчиво улыбнулся.
- Да, - Федор Тихонович помолчал. И, словно сердясь на себя, резко кончил: - А в экспедицию я возьму Петьку. И ты уж, пожалуйста, не обижайся.
Сенька, растерявшись от неожиданности, опустил голову к доске. Губы у него дрожали, и он не хотел, чтобы это заметил Федор Тихонович.
- Петьке это нужнее. Понял? Ты уж и сам на ногах твердо стоишь. Куда ни пойдешь - тебя везде с радостью. Хоть в институт, хоть на завод. Так?
Сенька пожал плечами.
- Так, - твердо повторил Федор Тихонович. - А Петька... Петька пропадет, если его на рельсы не поставить.
Они молча доиграли партию. Сенька рассеянно передвигал фигуры и вскоре сдался.
- Пойду, - сказал он, глядя куда-то мимо Федора Тихоновича.
- Иди, - сказал тот. - И не сердись. Понял? Не сердись...
Сенька ушел. А Федор Тихонович еще долго стоял у окна, глядел на мокрые, блестящие, словно свежеокрашенные крыши.
"Не хватало мне мороки! - думал он. - Хлебну лиха с этим Петькой. Да и какой я воспитатель?! Курам на смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31