В проеме возникла персона столь примечательной наружности, что я
удержался от изумленного возгласа, лишь вовремя вспомнив о правилах хорошего
тона. Лицо и фигура вошедшего вызвали во мне смешанное чувство испуга и
восхищения. Передо мной стоял седовласый старец, одетый в рубище, ростом не
менее шести футов и, несмотря на возраст и очевидную нужду, еще достаточно
крепкого и сложения. Длинная всклокоченная борода полностью закрывала ему
лицо, которое имело какой-то неправдоподобно румяный и свежий цвет и было
едва тронуто морщинами, на высокий лоб ниспадала прядь седых волос, густых,
как у юноши. Голубые глаза его, слегка налитые кровью, глядели остро и
испытующе. Если бы не вопиющие неухоженность и неопрятность, облик этого
человека можно было бы назвать не только впечатляющим, но и благородным.
Однако эта неухоженность придавала ему настолько отталкивающий вид, что ни
лицо, ни фигура уже не могли поправить положение. Во что конкретно был одет
старик, я даже затрудняюсь сказать в моем представлении это была просто
масса лохмотьев, из-под которых торчала пара тяжелых сапог. Нечистоплотность
же его превосходила всякое описание.
Как наружность вошедшего, так и тот непроизвольный страх, который он
мне внушал, приготовили меня к какой-нибудь грубости с его стороны, и потому
я даже вздрогнул от удивления и ощущения какого-то жуткого несоответствия,
когда он жестом пригласил меня сесть и заговорил слабым старческим голосом,
проникнутым льстивым подобострастием и заискивающим радушием. Выражался он
весьма своеобразно на той примитивной разновидности новоанглийского
диалекта, которую я считал давно вышедшей из употребления, и все время, пока
он разглагольствовал, сидя напротив меня за столом, я прислушивался не
столько к смыслу, сколько к характерным оборотам его речи.
- Что, небось, в дождик попали? начал хозяин. Очень славно, что вы
оказались так близко от дома и не погнушались зайти. А то я, вишь, маленько
соснул, иначе бы враз услыхал. Эх, старость не радость, сынок, а в мои лета
самое первое дело крепкий сон. Далеко ли путь держите? С той поры, как
убрали аркхэмскую станцию, редко встретишь на этой дороге прохожего
человека.
Я ответил, что направляюсь в Аркхэм, и извинился за непрошеное
вторжение. Старик продолжал:
- Рад видеть вас, юный сэр. Нечасто сюда наведываются чужаки, так что
мне, старику, и словом-то перекинуться не с кем. Сдается мне, что вы аж из
Бостона, верно? Самому мне там, правда, бывать не случалось, но городского
я, если увижу, то завсегда отличу. Жил тут у нас в восемьдесят четвертом
один горожанин, работал учителем, стало быть, в школе, а потом вдруг куда-то
сгинул, и с тех пор о нем ни слуху, ни духу...
В этом месте старик как-то странно захихикал, но когда я спросил его,
чем вызван этот смех, он промолчал. По всем признакам, хозяин дома находился
в чрезвычайно веселом расположении духа и не скрывал своих причуд, о которых
можно было догадаться уже по одному тому, как он ухаживал за своей
внешностью. Старик продолжал разглагольствовать в том же роде с каким-то
даже подозрительным радушием. Между тем мне пришло в голову спросить у него,
где он раздобыл такое редкое издание, как "Regnum Congo" (Королевство Конго
(лат.)) Пигафетты. По-прежнему находясь под впечатлением этой книги, я
почему-то никак не решался о ней заговорить. В конце концов, однако,
любопытство взяло верх над смутными опасениями, владевшими мной с того
момента, как я впервые увидел этот дом. К моему облегчению, старика нимало
не смутил мой вопрос, и он отвечал на него охотно и обстоятельно.
- А, эта африканская книжка! Я выменял ее году в шестьдесят восьмом у
капитана Эбенезера Хоулта, того самого, который потом погиб на войне.
Услышав имя капитана, я насторожился. Оно встречалось мне несколько раз
в ходе моих генеалогических изысканий, правда, насколько я помнил, его не
было ни в одном из документов, относившихся к послереволюционному периоду. Я
подумал, не сможет ли хозяин дома помочь мне в работе, и немного погодя
решил спросить его об этом. Старик отвечал:
- Эбенезер много лет плавал за море на салемском "купце" и в каждом,
почитай, порту находил разные занятные штуковины. Книжицу эту, сколько мне
помнится, он раздобыл в Лондоне, в какой-то из тамошних лавок, покойник
любил это дело, по лавкам, стало быть, шастать. Я раз гостил у него дома на
холме (в ту пору я торговал лошадьми) и вдруг вижу эту книжку. Уж больно мне
картинки приглянулись ну, я ее у него и выменял. Занятная книжица! Дай-ка я
стекла-то нацеплю...
Старик порылся в своих лохмотьях и вытащил на удивление старые и
засаленные очки с крохотными восьмиугольными стеклами и металлическими
дужками. Водрузив их себе на нос, он взял со стола книгу и принялся любовно
ее перелистывать.
- Эбенезер кое-что тут разбирал она ведь на латыни, а у меня вот никак
не выходит. Мне ее читали учителя двое или трое, правда, не целиком, и еще
пастор Кларк говорят, он, бедняга, в пруду утонул. Ну-ка, попробуйте, может,
у вас получится?
Чтобы ублажить старика, я перевел ему один абзац из начала книги. Если
я и допустил кое-какие ошибки, старик был не настолько грамотен, чтобы их
заметить во всяком случае, слушая меня, он радовался, как ребенок. К этому
времени общество старика уже начало меня тяготить, и я стал подумывать о
том, как бы улизнуть, не обидев его.
1 2 3 4 5