Искренне ваш
Уильям П. Марш.
Сказать, что я обрадовался этому неожиданному подарку, значит ничего не сказать. Что же касается замечания мистера Марша об относительной редкости его раковины на моей стороне Атлантики, то оно тоже было немалым преуменьшением.
Хотя я неплохо осведомлен обо всех видах моллюсков и раковин в мировом масштабе, моя узкая специализация касалась тех моллюсков, которые обитали в британских водах. Поэтому я с достаточной степенью уверенности мог заявить, что море никогда не выбрасывало на британское побережье подобной раковины. Более того, этот вид моллюска оказался мне незнаком, я никогда не сталкивался ни с чем подобным.
После того, как мое первоначальное удивление утихло, я стал более подробно рассматривать раковину и обнаружил еще один факт, странность, которую в обычных обстоятельствах заметил бы сразу: ракушка была левосторонней. Если смотреть на нее с острого конца, ее спираль закручивалась против часовой стрелки — налево. Мне было известно лишь о полудюжине таких раковин во всем мире. Все они находились в частных коллекциях и считались бесценными.
Короче говоря, эта раковина оказалась абсолютно уникальной. Несмотря на ее левосторонность, я не заметил в ней ничего зловещего. Тогда не заметил.
Однако вскоре я обратил внимание, что новая раковина как-то... все изменила? Да, думаю, пожалуй, именно так лучше всего и выразиться: ракушка как-то изменила меня, мое восприятие. И первое проявление этой перемены я испытал на себе в ту же самую ночь.
Я живу один с тех пор, как четыре года назад умерла моя жена. Со времени ее смерти мой милый домик всегда казался мне пустым. И все же в ту ночь это было не так. Казалось, в доме появилось чье-то почти ощутимое присутствие. У меня возникло ощущение, что за мной наблюдают, следят за каждым моим шагом и настроением. Я впервые почувствовал, что нахожусь в доме не один. Это ощущение вовсе не было тем, что описывают в романах о привидениях. Я не чувствовал никакого страха, но в то же время обнаружил, что мне очень трудно сосредоточиться на чтении. Дважды поймал себя на том, что оглядываюсь через плечо, словно слышу какой-то воображаемый звук. И всякий раз мои глаза натыкались на новую раковину, стоявшую на столике.
Перед тем как лечь спать, я написал письмо одному своему лондонскому другу. У него имелась превосходная коллекция ракушек, содержащая многие тысячи образцов, и хотя его общие знания в области морских наук были ограничены, о моллюсках — от их форм, цветов и размеров до вод, в которых они жили, размножались и умирали — он знал почти все. Он считался самым выдающимся в мире конхиологом и, следовательно, заслуживающим доверия авторитетом. В письме я дал подробное описание моего нового приобретения, вплоть до довольно точного наброска, и попросил его дать мне какие-либо сведения об этом виде молюсков. О происхождении этой раковины я не упомянул.
Написав письмо, я внезапно почувствовал себя усталым и, выпив обычный ежевечерний стаканчик «на ночь», на несколько минут вышел на балкон. Передо мной расстилалось море, спокойное и далекое. Как раз был отлив. Луна серебрила песок перед домом. Вскоре прохладный ночной бриз порядком заморозил меня, и, закрыв балкон, я отправился в постель.
Заснул я почти сразу же, погрузившись в сновидения. В ту ночь в моих снах, как ни странно, не было ни видений, ни действий — лишь звуки. Но какие звуки! Они начались с легчайшего шелеста — шепота волн, набегающих на дикий скалистый берег где-то на краю света. Этот звук казался таким чистым, таким невинным, что я понял — так, как всегда «понимаешь» в сновидениях: это были первые волны на первом берегу, берегу первозданного океана, порожденного миллиардом лет дождя, того первого великого дождя, воды которого, заполнив скалистые бассейны юной Земли, плескались, подогреваемые вулканами, все годы докембрийской эпохи; теплые, и все же безжизненные, стерильные и мертвые, ожидая великого пробуждения Природы.
Потом шум воды стал громче, и мне привиделась первобытная луна — неровный шар из еще не до конца затвердевшего камня, дышащий собственной вулканической деятельностью — планета, неуверенно ковыляющая по орбите, постепенно приручая волны в громадных земных океанах, баюкающих первые формы жизни, которые плавали или бродили по дну на членистых хитиновых ногах. А волны набегали на берег и снова отступали. Шум океана постепенно становился громче, пока мне не показалось, что я слышу крики его обитателей, ведущих вечную борьбу за жизнь, за существование, в безбрежных соленых водах. На заднем плане, в моем мозгу, постоянно звучал менее отчетливый шум, который я скорее чувствовал, чем слышал, невероятный звук разумной деятельности, пусть и чуждого, нечеловеческого разума, в мире, где первым динозаврам еще предстояло выйти из дымящихся топей каменноугольного периода палеозоя.
Потом, стремительно вырастая из плеска беспокойного моря, зазвучал рев и грохот больших валов и вой океанской бури. Я слышал треск могучих вулканических утесов, когда бушующее море, накатывая беспощадной лавиной, разбивало волны; слышал крики огромных крылатых рептилий, борющихся с ветром, неистово взбивавшим в белую пену барашки на гребнях волн.
И, заглушаемые этим яростным безумием, странные голоса взывали к океану в... молитвах? В молитвах, да, но не к богам Земли. Это я понял, и понял также, что эти молящиеся, кем бы... чем бы... они ни были, являлись предшественниками Человека.
Вскоре эти странно знакомые голоса утихли, унесенные прочь потоком ревущей воды. Мне показалось, что это я сам борюсь с грохочущим прибоем и мутными водоворотами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115