притворяться бессмысленно, да и не нужно мне притворяться.
***
К этому времени мучительное ощущение одиночества было уже позади, я была спокойна за Митю - он казался таким счастливым, - начальство поручало проекты, над которыми было интересно и трудно работать - группа моя считалась одной из лучших, - мне стало легче с деньгами, хоть я и подбрасывала Митьке на его семейную жизнь, и я с радостным изумлением поняла, что очень даже неплохо жить совсем одной, в отдельной квартире, при том, что родные тебе люди рядом, а дом твой полон друзей и подруг. Теперь мне кажется, я предчувствовала встречу с Вадимом, потому что в марте купила индийскую розовую кофточку, сшила узкую черную юбку и стала подолгу и с удовольствием глядеться в зеркало.
Мне легко, можно сказать, вдохновенно работалось и легко - как никогда, пожалуй, - жилось. Друзей у меня, правда, всегда была много, только у всех у нас росли, не давая ни минуты покоя, дети, была масса хлопот по дому, мы любили свои профессии - а это тоже отнимает время, - мы разводились, влюблялись, некоторые снова женились и выходили замуж, на что уходила уйма времени, сил и душевной анергии. А встречались мы (все-таки мы встречались!) в Доме архитекторов или в том же Доме ученых, потому что жили в маленьких, тесных квартирках, где толклась масса народу: дети, бабушки, мужья или жены, не вливавшиеся в компанию или кого-нибудь из нас не любившие, как мой, например, Леша - ему все не нравились;
А теперь появился мой дом - не в центре, но и не совсем на окраине, но мне можно было позвонить и приехать, если я, конечно, не сидела за письменным столом, но вечерами я, как правило, не сидела, потому что "совой" не была, как, впрочем, не была и "жаворонком": терпеть не могла рано вставать!
Сыр, колбаса (тогда еще вполне съедобная) у меня всегда были. Ребята привозили с собой еще что-нибудь, типа пельменей, и можно было сколько угодно говорить о нашей несчастной архитектуре, затравленной ГлавАПУ, городскими властями и вечным девизом - "Дешевле" дешевле, еще дешевле и проще", - можно было слушать музыку, дурачиться, петь под гитару Николая Кирилловича, моего зама, от которого почему-то уходили все его жены, короче - делать все, что хотим, никому не мешая и никого не стесняясь, как стесняемся мы, к примеру, наших подросших детей или престарелых родителей, которым все кажется неприличным.
Иногда девчонки (хороши девчонки: всем нам было уже под сорок) оставались у меня ночевать, и утром мы вместе ехали на работу и хохотали так, что на нас хмуро и осуждающе поглядывали москвичи, потому что мы мешали им спать или читать газеты. Многие почему-то спят в метро, что меня раздражает донельзя не настолько же мы измучены? Или настолько? Чтобы спать даже стоя, как лошади...
Да, я почувствовала прелесть одинокого дома, полную перед ним безответственность: нет хлеба - ну и не надо, кончилось масло - пусть! Только по воскресеньям, к приходу сына, что-то такое стряпалось. Теперь я сама, как прежде Митька, врубала на полную мощность "Маяк", чтобы слышать из ванной, что там творится в мире, теперь я уходила куда хотела, приходила когда мне вздумается. И уже не я волновалась за сына, а он за меня.
- Вечно тебя нет дома! - бурно возмущался он в телефонной трубке. Какой такой новый театр? Не знаю, не слышал. Да не люблю я эти вечные твои театры! Ты б хоть предупреждала, а то я звоню, звоню..
И мне становилось весело, что сын мой волнуется и я оправдываюсь перед ним, защищаюсь, как когда то оправдывался передо мной он.
Сейчас, заглядывая в тот давний апрель, я понимаю, что должен был кто-то возникнуть в этой полной свободе от быта, которой не было у меня никогда, а главное, потому, что я ни в ком не нуждалась - так мне казалось по крайней мере, - а независимость всегда притягивает.
***
Седой человек с молодыми глазами стоял, склонившись надо мной, готовый отодвинуть мой стул, ест я встану. И я встала, он отодвинул стул, и мы вышли из зала, прошли через буфет и остановились у мраморной лестницы, у огромного, во всю стену, зеркала.
- - Можно и мне вас поздравить? - Он легонько коснулся моей руки. Все с таким удовольствием вас поздравляли... А я сижу один как перст, вот, думаю, красивая женщина, но такой вокруг нее водоворот, что не знаешь, как и приблизиться...
- Не вокруг меня, а вокруг проекта, - засмеялась я. - И ведь вы приблизились!
До чего же хорошо было с ним стоять, просто стоять и смотреть в серые насмешливые глаза.
- Ну, в проектах я ничего не смыслю, - весело признался он, - но ведь это из-за него вы сюда пришли? Тогда он наверняка замечательный! Между прочим, меня зовут Вадим, а вас Таня, Танечка, видите, я подслушал. А скажите, вы так и должны здесь сидеть весь вечер? Может, сбежим с вашего сборища?
У меня все мгновенно отражается на лице - прямо горе какое-то! "Сбежим... Сборище..." Нашел девочку для развлечений! И он понял, по моему лицу все понял, тоже мгновенно, и огорчился, видно было, что огорчился. Но уверенно и спокойно он накрыл мою руку, лежавшую на перилах, своей.
- Нет-нет, Танечка, не пугайтесь: никто не собирается вас умыкать. И не сердитесь, пожалуйста. Это я так, по глупости. - Он мягко поднес мою руку к губам. - Сейчас отпущу вас, не тревожьтесь. Выпрошу телефон и отпущу.
Я молчала в смятении: наше пуританское воспитание так мешало! Оно просто схватило меня за шиворот и держало, приподняв над землей, как щенка, не позволяя ни на что согласиться.
- Таня, я понимаю, что так не принято, - его глаза смеялись, - но как же быть в таких случаях?
Может, вы знаете?" Весь вечер честно пытался что-то придумать...
- А вы тоже наш, архитектор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13